Хозяин тумана
Шрифт:
Тогда еще Тарре не знал, что из чащи вслед за ними вышел печально знаменитый вербэр. На их след напал жуткий мутант, медведь-оборотень, обладающий мощной силой гипноза.
Его телепатическое воздействие принц ощущал на себе все сильней и сильней. Чужая воля опутывала его рассудок, но долгие годы ментальных тренировок под руководством аббата Фарсманса не прошли даром. Он, в отличие от своего квадратноголового шута, вовремя успел поставить надежный блок ментальной защиты и не потерял способности двигаться.
Тем временем монстр неуклонно, шаг за шагом приближался к двум маленьким фигуркам — мечущейся и неподвижной.
— Кипис! Бежим! Кипис! Спасайся! — почти визжал принц. — Опасность!
Шут не слышал его. Он как будто на время покинул свое одеревеневшее тело, как будто отсутствовал в этот момент на опушке. Принц колотил Киписа по спине острыми кулачками, и, что было мочи, отчаянно пинал ногами.
Все было тщетно, он не мог сдвинуть друга с места. Тем временем, тяжело дыша, вербэр неторопливо приближался к ним. Неожиданно Тарре потерял равновесие и упал навзничь на влажный клевер.
Он уже почти ощущал на себе смрадное дыхание оборотня, отчетливо различал слюдянистые нити тягучей слюны, свисавшей из его зубастой пасти.
Красноватые бездонные глаза навыкате горели жуткой злобой, тускло поблескивая под скошенным лбом.
Тут Тарре резко дернулся, вскочил на ноги, подпрыгнул, как резиновый мячик и со всех ног бросился бежать. Краем глаза он успел заметить, что зверь неторопливо подался вслед за ним, равнодушно оставляя в стороне застывшего истуканом Киписа.
Не разбирая пути, принц мчался сквозь заросли кипрея и дикой малины, слыша свое прерывистое испуганное дыхание, словно со стороны. Скользила под ногами влажная от вечерней росы трава, хлестали по лицу длинные стебли, острые шипы кололи руки и ноги, но мальчик не замечал боли.
Озираясь, как затравленный звереныш, он все время замечал за своей спиной темный силуэт преследователя. Могучему зверю ничего не стоило бы в три расслабленных прыжка догнать ребенка и повалить его на траву. Только вербэр почему-то просто шел ровным упрямым неумолимым шагом вслед за ним, не прибавляя скорости. И это ровное движение все больше пугало мальчика.
Он бежал и бежал, постоянно чувствуя за своей спиной грозное дыхание. Сколько времени продолжался гон? Пять минут? Десять? Полчаса?
Тарре не знал. Испытание нервов тянулось невыносимо долго. Он просто перестал чувствовать течение времени…
Силы оставляли его. Ноги подламывались, перед глазами плыли радужные круги. В голове шумело, а из тщедушной груди вырывались сдавленные хрипы.
Воля к жизни, прежде толкавшая Тарре вперед и вперед, постепенно иссякла. Но он преодолел мгновенную слабость, заставил себя побежать и почти прыгнул вперед.
Сделав еще один торопливый шаг, он почувствовал, как опора под ногами исчезла. Дыхание в первый момент перехватило, потому что ступня внезапно не опустилась на пружинистую траву, а провалилась в пустоту.
Он резко полетел в какую-то глубокую яму, в черную пустоту. Перевернулся в воздухе и всем телом рухнул вниз…
…Пытаясь избавиться от этих мучительных, страшных детских воспоминаний, настигших его во сне, Таррейтал сделал усилие, чтобы пробудиться.
После схватки с лемутами в коридоре Небоскреба он очнулся, судя по всему, очень нескоро. Тело затекло и словно одеревенело, и поэтому очень хотелось ощупать себя, но он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, — следы крысиных зубов горели на теле, как ожоги.
Тупая головная боль разыгралась, стоило ему только поднять набрякшие тяжелые веки. Принц попытался поднести ладони к лицу, чтобы прикоснуться к раскалывавшемуся лбу, но не смог этого сделать, потому что руки не слушались его.
Молодой принц недавно пережил злобное телепатическое излучение, излучаемое сознанием людей-крыс, и это не прошло для него бесследно…
Ментальные атаки разъяренных лемутов разрушили привычные построения его рассудка.
Собственное сознание обычно напоминало Таррейталу упорядоченную структуру, вроде планировки родного восьмигранного Небоскреба. Сознание представлялось ему чем-то вроде внутреннего пространства многоэтажного здания, хранившего на разных уровнях самую разнообразную, пеструю, порой не связанную друг с другом информацию.
Внутри его собственного рассудка, внутри этой умозрительной постройки, точно так же располагались многочисленные «помещения». «Комнаты» и «залы» мозга соединялись между собой хитроумными «переходами», «лестницами» и своеобразными тянущимися сверху донизу вертикальными «шахтами лифтов».
Сейчас, во время тяжкого пробуждения после схватки, все перепуталось, как после землетрясения. Таррейталу нелегко было выбраться из бесконечных завалов, из перепутанных «коридоров» собственной памяти, серпантином вьющихся внутри необъятного «небоскреба» сознания. Под влиянием злобных ментальных наскоков летальных мутантов, которым Таррейтал подвергся в полумраке, его сознание на время даже изменило свою форму. Разноуровневые этажи словно смешались друг с другом и превратились в некий бесформенный пульсирующий комок, в сплошное месиво, не имеющее прежней, ясной и определенной структуры.
Больше всего его поразила даже не злоба, не ожесточенная ярость людей-крыс, а их телепатические способности. Таррейтал признавался самому себе, что только каким-то чудом устоял перед ментальной атакой мерзких тварей.
Валяясь на куче тряпья, почти в бессознательном состоянии, он четко понял, что если бы все-таки дрогнул через мгновение и не смог сконцентрировать волю перед агрессией, лемуты окончательно подмяли бы его надломленную психику. Они сломали бы его волю и потом уже без всякого сопротивления растерзали безвольное тело.
Но он все-таки выстоял и остался самим собой.
— Кипис… — слабо прошептал принц с закрытыми глазами. — Ты жив? Где ты?
Несмотря на то, что квадратноголовый карлик был достаточно крепок физически, вряд ли шут смог бы оказать достойное сопротивление разъяренным голодным лемутам.
За аббата Фарсманса принц не волновался. Сильный человек в любой ситуации оставался сильным и смог бы постоять за себя. Но страшно было себе даже представить, как жестоко натешились бы люди-крысы, обнаружив в каком-нибудь укромном уголке его шута, этого безобидного причудливого человечка.