Шрифт:
Глава первая
Тамар Шеридан медленно шла по галерее, останавливаясь то у одной своей картины, то у другой, чтобы критическим взглядом посмотреть на них. Сейчас, когда в помещении не было никого, кроме одной-единственной уборщицы, и горел тусклый свет, выставка навевала тоску.
Совсем другие чувства, другое эмоциональное состояние, чтобы не сказать – совсем другая жизнь, думала Тамар, удивляясь столь драматическому несоответствию события и чувств, которые оно пробудило в ней. Она позволила себе расслабиться только потому, что выставка
Возвращаясь обратно, она увидела Бена, который в маленькой конторке за стеклянной перегородкой беседовал с Джозефом Бернштейном. Они оба курили сигары и, казалось, были очень довольны собой. Тамар даже улыбнулась, глядя на них. Это прекрасно, думала она, пережить такой успех, какой выпал на ее долю накануне вечером, и между тем во всех своих удачах она чувствовала привкус разочарования. Словно сам по себе успех был вершиной какой-то большой неудачи. Она вздохнула. Прекрасно, что вечером им предстоит отправиться на приём. Она была в подавленном настроении и очень хотела избавиться от него.
Однако в самом конце галереи Тамар остановилась возле картины, которая – единственная из всех – имела табличку «Не продается». Теперь она прекрасно видела все несовершенство этой работы, в которой не было ни мастерства, ни выразительности, однако ей было абсолютно очевидно, что она никогда не расстанется с ней. Сюжет картины, то, что изображено на холсте, помешает ей сделать это. Тусклые краски передавали то ощущение дождя и тумана, которое она сама не раз испытывала. Но она подумала об этом с насмешкой: кому придет в голову, что эта робкая ученическая попытка перенести на холст, все таинственное великолепие замка «Фалькон'з Хед», есть не что иное, как отражение ее собственного одиночества?
Тамар поспешно отвернулась от картины, потому что была не в силах долго смотреть на нее без того, чтобы не поддаться горьким воспоминаниям и чувствам, пережитым в юности.
Неужели прошло только семь лет с тех пор, как она покинула Фалькон'з Верри? Неужели всего лишь семь лет назад она была впечатлительной и ранимой восемнадцатилетней девушкой с живым воображением и с удивительной способностью находить поводы для волнений? С тех пор произошло немало событий, ей пришлось приобрести такой житейский опыт, который поневоле заслонил боль и унижение, причинившие ей когда-то немало страданий. Теперь она уже не робкая, наивная девушка, которая не может постоять за себя, она превратилась в зрелую женщину, посвятившую себя своей карьере, своему искусству.
Почему же тогда она не может расстаться с этой картиной? Почему всматривается в нее и терзает себя? Если она такой мудрый и зрелый человек, каким считает себя, почему не спешит избавиться от нее?
Потому, с усилием ответила она себе, что до тех пор, пока эта картина у меня перед глазами, я не смогу забыть о том, что однажды совершила ужасную ошибку, и только живопись, только мой талант
– О чем задумалась?
Тамар, погруженная в свои мысли, вздрогнула от неожиданности.
– Господи, Бен! – воскликнула она, возвращаясь к действительности. – Ты напугал меня.
– Похоже, что да.
Он нежно улыбнулся ей, потом перевел свой взгляд на картину.
– В чем дело, Тамар? Что в этом старом холсте так волнует тебя?
Тамар решительно повернулась к картине спиной.
– Ничего, Бен, – мягко ответила она. – Просто сравнивала свои нынешние работы с первыми попытка ведь правда? Ей удалось вложить в свои интонации вполне искреннее удивление и отвлечь Бена от мыслей, которые заставили его задать ей этот вопрос. Однако он все-таки спросил:
– Если это так, зачем ты хранишь ее?
Тамар пожала плечами.
– Может быть, как напоминание о моих первых шагах, – беззаботно ответила она. – О чем вы разговаривали с мистером Бернштейном?
Бен забыл о своем вопросе и вместе с Тамар пошел в сторону офиса.
– Разумеется, он очень доволен твоим успехом, – сказал он, улыбаясь. – А заодно и своим собственным, что тоже вполне естественно.
– Конечно, естественно, – сухо подтвердила Тамар, с интересом глядя на Бена.
– Он хочет устроить вторую выставку осенью, – продолжал Бен. – Как ты думаешь, ты успеешь подготовиться?
Тамар колебалась. Ей показалось, что неожиданно события стали развиваться слишком быстро.
– О, я не знаю, Бен, – начала она. – Я... мне нужно отдохнуть...
– Что? В твои-то годы? – Бен рассмеялся.
– Нет, я серьезно. Я подумываю о том, чтобы устроить себе каникулы.
– Хорошо, хорошо! Я поеду с тобой. Мы возьмем все твое снаряжение, и в течение лета ты сможешь работать столько, сколько твоей душе угодно.
– Нет! – Голос Тамар прозвучал немного более резко, чем она хотела. Потом она взяла его за руку.
– Пожалуйста, Бен, не подгоняй меня. Мне нужно подумать. За последние три недели я очень устала, у меня не было ни секунды спокойной, чтобы побыть наедине, в тишине. Ваш темп очень труден для меня. Сбавьте скорость! Бен вздохнул.
– В таком деле нужно ковать железо, пока горячо. Сейчас люди ходят на выставки специально, чтобы увидеть работы Тамар Шеридан. Неужели ты хочешь, чтобы кто-то перебежал тебе дорогу, отвлек от тебя внимание?
Тамар помолчала, потом спросила:
– А такое возможно?
– Дорогая моя, в этом деле все возможно! – мрачно ответил Бен. – Как бы там ни было, не отказывай сразу старику Джозефу. Скажи, что ты подумаешь над его предложением. Ради меня!
Тамар посмотрела на него.
– Хорошо, Бен, – решительно сказала она. – Хорошо.
И они вместе вошли в окутанный сигарным дымом офис.
Джозефу Бернштейну было под шестьдесят, и он имел славу человека, поддерживающего начинающих художников. Нельзя сказать, что он руководствовался при этом только альтруистическими соображениями, однако Тамар любила его и считалась с его мнением. Разумеется, он был другом Бена, и именно Бену она и была всем обязана.