Хозяин жизни
Шрифт:
— Сын, отведи девушку, — игнорирует мой вопрос Дусманис, — пусть проверят. Это круглосуточный травмпункт.
Какая прелесть. Просто сверхъестественное благородство. И опять он все решил за нас. Все верно, и конечно лучше снимок сделать, но можно было и наше мнение узнать.
Артур не спорит и послушно вытягивает Катю. Я дергаюсь за ними.
— Ты посиди, Маш, куда ты в свадебном платье пойдешь?
Решение разумное, но меньше всего на свете я хочу сидеть в компании отца Артура и его куклы. Нет, я не боюсь оставаться с ними наедине. Просто не хочу. Мне как будто дышать нечем, здесь
— Миш, я в туалет хочу, пойду поищу что-нибудь, в ресторане не сходила по-маленькому, а это похоже надолго, — выскальзывает Барби на улицу, оставляя нас с Дусманисом наедине.
Глава 11
Как только за рыжей Барби захлопывается дверь, а на улице отчетливо слышится стук ее каблуков, я тут же тянусь к своей ручке, чтобы вылезти наружу и сбежать. Я могу прогуляться по окрестностям, еще больше изгадить свадебное платье, неприятностей найти на пятую точку, вымокнуть под накрапывающим дождем в конце концов. В любом случае это лучше, чем ощущать неловкость рядом с мужиком, который меня ни во что не ставит.
Но Дусманис решает иначе. Я снова вижу его жгучие тёмные глаза в зеркале заднего вида, он лениво поднимает на меня пронизывающий взгляд и одним ловким движением блокирует все пути отхода. О том, что выйти из машины у меня не получится, я догадываюсь по соответствующим щелчкам по всему периметру автомобиля. По коже пробегает мороз. Непроизвольно округляются глаза. В этом моменте столько опасности и запретной интимности, что я сажусь прямо, будто кол проглотила. Ну не будет же он меня насиловать на моей собственной свадьбе? Все это страшно и почему-то горячо, одновременно. Умираю от духоты в тесном платье, каждые пять секунд облизываю сухие губы. Его планы мне неизвестны, но я чувствую смущение по этому поводу. Я не хочу, чтобы вернувшийся из травмпункта Артур, подумал, будто мы с его отцом закрылись в машине нарочно.
— Выпустите меня сейчас же, Михаил Сафронович, — говорю тихо, но настойчиво.
Отчество свекра я узнала у мужа, решила звать его именно так, чтобы возвести между нами границу толщиной в метровую стену из бетона. Дусманис просто смотрит на меня, а я все равно пугаюсь. От приступа паники меня немного мутит, я стараюсь глубоко дышать через нос.
— Ты получишь хорошие отступные, — цедит он сквозь зубы, — когда подашь заявление в ЗАГС о расторжении брака. С Артуром я разберусь, поплачет и успокоится.
Отбрасываю прилипшие к плечам волосы назад, пить хочется. В угольно-черных глазах блестит нехороший огонь. Было бы гораздо легче, если бы его красивые мужественные черты лица вызывала во мне гораздо меньше трепета. Я где-то читала, что у тела есть память и в один прекрасный момент оно припоминает нам все, что мы ему не додали. От одного вида Михаила Дусманиса в памяти вспыхивают горячие картинки, которые по всем законом жизни не должны были запомниться. Слишком много
Качаю головой, потому что до сих пор не могу поверить в то, что Дусманис прямо на свадьбе требует нашего с Артуром развода. Это просто даже не прилично, мог хотя бы медовый месяц подождать.
— Да что Вы ко мне привязались? — спрашиваю тихо, нерешительно, все же побаиваюсь его, и снова дергаю ручку пассажирской дверцы.
Но он конечно слышит. Даже не оборачивается, так и наблюдает за мной через зеркало. Сильные большие руки сжимают руль.
— Ты не любишь моего сына, — холодно констатирует Дусманис, при этом глаз с меня не сводит, будто впитывает реакцию.
— Просто выпустите и все, — горько вздыхаю, отворачиваясь к окну.
Там темно, не видно ни Барби, ни Артура с Катькой. Пусть думает, что угодно. Ну не люблю, так не люблю. Завтра он вернется к своей империи и забудет о том, как сильно ему не нравится жена сына.
— Сегодня суббота, завтра отдохнете, выспитесь, в понедельник в ЗАГСе выходной. Во вторник мой помощник подъедет к вам с утра. Возьмешь паспорт и свидетельство о браке.
Смотрю на него, долго смотрю, так и хочется сказать: «А не охренел ли ты, папочка?».
Но я конечно молчу, воспитание не позволяет. Но от такой наглости у меня даже корни волос шевелятся. Теперь я понимаю, за что его прозвали «хозяином жизни», у него же есть только его мнение и неправильное.
И с чего он взял, что я Артура не люблю? Что он вообще может знать о любви? Я по-прежнему говорю тихо, так мне проще, так я меньше теряюсь перед этим властным богом секса.
— Михаил Сафронович, давайте поговорим о любви. Вас шесть месяцев не было на горизонте, Вы даже в ЗАГСе во время регистрации не были, — отворачиваюсь, но потом снова смотрю в черные глаза. Не отвечает, только смотрит в упор, будто пялится на ураган с берега.
Я же дергаю ручку еще сильнее.
— Оторвешь, будешь покупать новую.
Игнорирую.
— Вы знаете меня пять минут и уже утверждаете…
— Я видел тебя голой.
Лицо вспыхивает алым цветом, в горле образуется такой величины ком, что я даже не пытаюсь его протолкнуть.
Пропускаю последнюю фразу, будто это не меня он попрекнул распутством. По правде говоря, тогда, четыре года назад, Дусманис был для меня кем-то вроде кумира. Я была моложе, его хотели все вокруг. С другим мужиком я бы такого себе не позволила, но в тот день, когда в стенку бара въехал «джип», а сексуальный «хозяин жизни» обратил на меня внимание, я поддалась. Звезды сошлись таким образом, что я сдернула перед ним полотенце и оголилась полностью.
Откашлявшись:
— Как Вы можете утверждать, будто я не люблю Вашего сына. Откуда такие выводы?
Смотреть ему в глаза невыносимо, как только наши взгляды встречаются, у меня сразу же возникает чувство, будто он читает мои мысли и понимает, что сексуальное влечение никуда не делось. Он усмехается, при этом глаза холодные.
— Ты позволила Артуру нести на руках другую женщину в день вашей свадьбы.
— Она палец сломала. Он хороший человек, он просто помог ей. Что мне, по-вашему, надо было устроить сцену ревности?