Хозяин жизни
Шрифт:
— Не надо, — высвобождается Маша.
Хмурюсь. Хочется взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть. Вернуть Машку, смотрящую на меня как прежде: с диким восторгом и обожанием. Дергаю ее обратно, к себе, между нами завязывается небольшая борьба, в итоге Маша проигрывает и начинает реветь навзрыд. Это невыносимо.
— Звонил тебе.
— Знаю, — пытается успокоиться, втягивая носом, быстро вытирая глаза.
— Много, бл *дь, очень много раз звонил, Маша.
По всем правилам жанра ее истерика должна раздражать, но этого нет. Есть желание разобраться, согреть, успокоить
— Почему трубку не брала, Маш? Что за хрень детсадовская?
Она отодвигается, на лице появляется вымученная улыбка. Начинает ощупывать меня, словно проверяя, на месте ли мои руки, шея и плечи. Ненормальная смена настроения пугает. Маша в дисперсии. Это очевидно.
— Ты думаешь, я смогла бы не брать трубку, когда ты звонишь? Я не настолько сильная, Миш.
Уже не знаю, что и думать. Все это непонятно. Не могу контролировать своё тело, постоянно тяну Машку обратно, чтобы из рук моих не дёргалась. Не могу, когда она плачет, оказывается это сродни удару кулаком в нос.
— Я бы никогда не смогла, — повторяет Маша.
Тогда какого хрена? В башке черти что творится. Бесит, когда чего-то не понимаю.
—Ты уехал…
— У меня дела были, Маш, они всегда будут. Это часть моей жизни. Работа днём и ночью, если нужно.
— Ты уехал, а я так глупо расстроилась. Не стоило мне столько плакать.
— Я Надежде голову оторву.
— Я плакала, так много, плакала, Миша.
Свободной рукой вытираю ее лицо, не отпуская Машку. Я так устал, оказывается.
— На работе плакала, а потом резкая боль и…
Она находит мои глаза, не договаривая. Ее собственные красные и воспалённые.
— Права она, Миша, во всем права. Я заслужила.
— Стоп, маленькая, какая ещё боль? — вырываю из контекста.
— Сейчас уже все в порядке.
— Маша! — все-таки встряхиваю ее.
— Она говорила, что никогда не рожу, что матка моя ссохнется. Так и будет, Миша.
Сажусь на кровать, тяну ее на себя, сжимаю, так что кости хрустят, она в плечо мое утыкается. А меня предчувствие нехорошее прошибает. И втянув мой запах, она обхватывает шею двумя руками. Платину прорывает.
— Я вначале думала, ну не может же такого быть? По срокам посчитала. Неделя после машины нашей прошла, потом ещё неделю я инстаграм твоей певицы разглядывала, потом ещё неделю мы по отелям развлекались. А с Артуром я уже давно не была, да и предохранялись мы, — снова ревет Машка.
А у меня желудок от ужаса скручивается, потому что я так резко ответственность свою чувствую, что аж дышать нечем.
— А меня на каталке на УЗИ везут, по ногам кровища. Я врачу, он пожилой такой, волосы седые…
На меня ступор напал и не отпускает. Руку Машкину на ощупь нахожу и пальцы сжимаю.
— Я этому пожилому врачу твержу: «Не может такого быть, презервативы, я точно помню». В машине ты же надевал их… Но середина цикла, у меня самые благоприятные дни были. А врач седой сквозь мой бред: «Успокойся, женщина, и не такое бывает. И давай лекцию читать, пока меня от боли крючит. Презервативы эффективны на восемьдесят два процента…».
Я головой трясу, потому что
— Врач мне: «До сих пор не все знают, как и когда надо надевать презерватив, хотя это самый доступный метод. Кроме того, презервативы рвутся». Может то, что мы не мылись и два раза подряд. Я не знаю… Скорую мне на работе вызвали.
Мне уже и рассказ ее не нужен. Я носом о ее щеку трусь и зубы сжимаю так, что эмаль трескается. Машка от меня беременная была и нашего ребёнка потеряла, потому что я, сука, уехал. Допустил, что Надежда на неё накинулась. За границей был и сразу не перезвонил, забыл. Бросил ее одну. Хотя защищать должен был. Она хрупкая такая, нежная. Я должен был ее защитить.
— К тебе кто-нибудь ещё подходил? — выдавливаю сиплым голосом.
— Я им долго не верила, кричала, что это ложь. Они даже вкололи мне что-то, а потом температура поднялась, оказалось не все вышло.
Глаза медленно закрываю. В глотке дерёт, как от водяры дешевой. Я за эти дни не одного ребёнка, я двух потерял, дебил конченный. Душно в квартирке становится, хочется Машку отодвинуть и окно на распашку открыть. Она рыдала из-за меня, она потеряла его, потому что я как недоделанный больше денег захотел. Надо было с ней решить, потом ехать.
У нас с Машей мог бы быть ребёнок? Она красивая такая, нежная, ей бы очень пошёл животик. Осознание приходит резко — да, я бы хотел этого ребенка. Я бы счастлив был.
А потом боль, как будто руку дверью зажали. Нашего ребёнка больше нет, наш шанс на новую жизнь выскребли железными ложками из-за меня.
— Это моя первая беременность, Миш. У меня больше не будет детей.
Аккуратно снимаю ее с коленей. Лицо руками тру.
— Это тебе врачи сказали?
Я впервые так ощутимо убивать хочу. Не пустые слова — реальность.
— Нет. Они не могут сказать. Но я сама знаю. Это все знают, Миша. Это кара, Миш, за мужа, за измену.
По комнате хожу, точку опоры ищу.
— Меня без вещей в БСМП повезли. Я подумала, кровотечение открылось. На работе сумка осталась, от боли крючило. Я хотела тебе позвонить, но… Ты прости, я маме все рассказа… Про нас. Она ведь мама, видела меня и поняла, что со мной творится. И она… Я просила у неё телефон. Просила привести мне телефон. Я твой номер наизусть помнила. Мне, казалось, что помнила. Последние пять семёрок, а первую цифру вроде бы неправильно. У соседки телефон сломался, мы вдвоём лежали, как будто все против нас. Внизу с автомата пыталась, но первая цифра. Черт, наверное, все же неправильно запомнила. И я подумала, — ещё одна вымученная улыбка, — может так и надо. Вначале наш малыш, теперь телефон. Ну какой шанс, что у соседки сломается телефон? Что родственники из другого города его черти когда привезут? Это будто судьба, Миша. Мать так и не принесла. Она у меня упертая. Катька тоже не дала свой, они будто сговорились. Катька против наших отношений. И я подумала, может это к лучшему? Может не должны мы все это продолжать? У тебя жизнь своя устоявшаяся. Я в нее никак не вписываюсь, — плачет. — И лучше отпустить друг друга.