Хозяин
Шрифт:
Никки сказал:
— Тут что-то вроде этого, как его, — ну вот когда суешь в воду палку и кажется, что она согнулась. В пустых чашках девушек не разглядеть, потому что свет изгибается и мешает этому, а вода как бы подправляет стекло, и тогда их становится видно. Но вот почему кувшинчик поет?
Узкое горлышко кувшинчика не позволяло им заглянуть вовнутрь. Они так и не открыли его секрета.
Глава четырнадцатая
Дневники
— Никки.
— М-м?
— Откуда
— То есть?
— В будуаре всего одна полка.
— Наверное, где-то должна быть библиотека.
— Надо бы нам выяснить, что там такое, на его личной стороне.
— Зачем?
— Ну как же, там ведь должны быть какие-то помещения. Вопервых, где они спят? Китаец живет вместе с Хозяином, значит, хотя бы две спальни должны у них быть. Вероятно, и та штука, которую они делают, тоже там.
— Когда они за мной посылают, я не в состоянии что-либо выяснять. Меня запихивают в кресло рядом с фонографом и кто-нибудь все время болтается туда-сюда.
— А как по-твоему, не можем мы пробраться к ним ночью, пока они спят?
— Что-то тебя вдруг на приключения потянуло.
— Интересно, ванная комната у них тоже есть? — задумчиво произнесла Джуди. В ней опять проснулась домохозяйка. Ей хотелось узнать, что у них там — настоящие краны с горячей и холодной водой или газовая колонка.
Никки в эту минуту тоже волновал хозяйственный вопрос.
— Джуди, если нам возвратят наши штаны, ты сумеешь зашить их по шву?
— Еще бы!
— Ну тогда ладно.
— И мы, наконец-то, сможем перестать визжать и гнусить вдоль улиц Рима!
— ?
— Цитата из «Юлия Цезаря», а это вот наши тоги.
И приподняв подол впавшей ныне в немилость ночной рубашки, Джуди прошлась в пируэте по пустому ангару, мерзко кривляясь в подражание римским призракам, упомянутым бардом.
— Если забраться туда ночью, — сказал Никки, — можно будет прочитать дневники.
Настал ее черед изображать знак вопроса.
— Полка в будуаре вся заставлена дневниками.
— Почему ты так думаешь?
— У них на корешках золотом оттиснуты даты.
— Это могут быть календари или еще что-нибудь.
— Могут.
— А какие даты?
— Самая первая — тысяча восемьсот сорок девятый.
— Как же он мог вести дневник в восемьсот сорок девятом году?
Джуди посчитала на пальцах, — по одному на каждое десятилетие, — подбираясь к 1949 — му, после чего ей пришлось бы тайком прибегнуть к пальцам на ногах, чтобы пересчитать года. К несчастью, добравшись до десятого пальца, она вдруг вспомнила, что нулевой год был приписан к первому веку, и сбилась со счета.
— Я предполагал, что они могут
— Некоторые пользуются мылом, чтобы изготовить ключи.
— Постарайся думать о чем-нибудь другом, дорогая.
— Пользуются, пользуются. Свистнут ключ, вдавят его в кусок мыла, и получается оттиск, и они…
— Ой, да знаю я все это, дурища, но сам-то ключ из мыла не сделаешь. С оттиском и останешься.
— Можно попросить Пинки, он сделает.
Никки запнулся.
— Не знаю, это может оказаться опасным.
— Если они отрезали ему язык, чтобы он не мог разговаривать с нами, значит, и с ними разговаривать он тоже не может.
— Ты думаешь, это они?
— Правда, может, у него и вообще никогда языка не было.
Она прибавила:
— Никки, как это возможно? Я хочу сказать, если Китаец такой добрый, подарки такие замечательные делает, как же они могли отрезать ему язык?
— Как бы там ни было, они это сделали уже давно.
— Да какая разница — когда, все равно это ужасно.
— А вдруг он его откусил, — с надеждой сказала Джуди, — просто такой несчастный случай.
— Так или иначе, а я, прежде всего, понятия не имею, удастся ли мне стянуть ключ.
— А он вообще существует?
— Не знаю.
— В следующий раз, как пойдешь, осмотри дверь.
— Дверь открывается сама собой, ты разве не помнишь?
— Ой, а верно!
— У них там какие-нибудь чертовы невидимые лучи или еще что.
— Или под ковриком чего-нибудь спрятано, встанешь — раз и готово.
— Нет там никакого коврика.
— Ну тогда под войлочным ковром, как у мамы, чтобы звонить за обедом насчет следующего блюда.
— Может и так.
— Никки, мне что-то не хочется туда идти.
— Так ты же первая и заговорила об этом.
— Двери сами собой открываются и вообще.
Никки сказал:
— Если только я улучу возможность, то есть если я буду уверен, что они оба чем-то заняты, я, может, и загляну в дневники.
Так он и сделал, и книги, действительно, оказались дневниками.
Самая первая открывалась словами, написанными косым почерком, с тире вместо точек. Слова были такие: «24 — го марта 1849 — Секрет вечной жизни состоит в том, чтобы понять, зачем тебе нужна вечная жизнь…»
В этот миг вошел Китаец.
Сердце Никки подскочило до самой глотки, застряло в ней ненадолго, едва его не придушив, затем перевернулось и ухнуло вниз. Приземлилось оно чуть выше колен. Никки затиснул книгу между других.