Хозяйка Дома Риверсов
Шрифт:
Дорога была забита людьми; их было так много, и все они были такие грязные и оборванные, что я не могла отличить одного от другого; в итоге этот непрерывный поток горя и страданий заставил меня свернуть с пути, и я, встав в воротах какого-то дома, просто наблюдала, как они проходят мимо. Мне казалось, эта страшная процессия никогда не кончится. Все эти люди избежали смерти на поле боя, но все они были изранены, окровавлены, голодны и насквозь промокли и продрогли под снегом…
— Мама, матушка! — раздался голос Энтони.
Однако я не поверила собственным ушам, решив, что голос сына мне
— Энтони? — недоверчиво произнесла я вслух.
Спрыгнув с седла и спотыкаясь, я бросилась вперед. Меня тут же поглотил этот непрекращающийся поток изувеченных, истерзанных людей; они налетали на меня, толкались, а я хватала их за руки, заглядывала в их изумленные серые лица и все повторяла:
— Энтони? Энтони?
А потом я увидела сына. Он бежал ко мне, отделившись от какого-то небольшого отряда, и мой взор в одно мгновение жадно охватил его всего, с головы до ног; я сразу заметила и его измученные глаза, и его мрачную усмешку, и то, что он цел и невредим. Энтони протягивал ко мне руки, и его милые, его драгоценные руки тоже были целы и невредимы; он не потерял ни мизинца; его плечи не были рассечены до кости; и он держался на собственных ногах! Правда, шлема у него на голове не было, но и на его лице, сером от усталости, я не обнаружила ни единой царапины.
— Ты цел? Ты здоров? — не веря собственным глазам, воскликнула я. — Мальчик мой, ты действительно цел и невредим? Как же тебе удалось выжить в таком ужасном сражении?
Улыбка Энтони, обычно веселая, сейчас была исполнена горечи.
— Не волнуйся, я абсолютно цел, — заверил он, — и благодарю за это Бога, Он хранил меня весь тот жуткий день и всю ту долгую ночь. Но что ты-то здесь делаешь, мама? Это же сущий ад!
— Тебя ищу, — пояснила я. — И скажи мне… Скажи мне честно, Энтони, что с твоим отцом?
— Ох, нет! — крикнул он, догадавшись, о чем я беспокоюсь. — Нет, мама, с ним все в порядке! Он не ранен. Он просто… — Энтони осмотрелся. — Да вот и он!
Я обернулась, и передо мной оказался Ричард. Чуть раньше я бы вряд ли его узнала. Нагрудная пластина его доспехов была пробита как раз в том месте, где сердце; лицо почернело от копоти и крови; и все-таки он снова пришел ко мне, как и всегда, словно ничто и никогда не могло разлучить нас.
— Ричард, — прошептала я.
— Любимая, — хрипло откликнулся он.
— Ты спасся?
— Я же всегда к тебе возвращаюсь.
И мы втроем поскакали на запад. Нам хотелось умчаться подальше от этой страшной дороги, ведущей в Йорк; там было уже не продохнуть от людей, на коленях моливших дать им хотя бы напиться, а обочины были устланы телами мертвых или тех, кто упал и не имел больше сил подняться. Мы гнали коней напрямик по широкой равнине, пока не наткнулись на домик какого-то фермера, и нам позволили переночевать в амбаре, вымыться в ручье и даже продали нам немного еды: густой овощной фермерский суп с крупой и ломтиком разваренной баранины и немного домашнего эля.
Поев, Ричард уже не казался до такой степени обессиленным, и я решилась очень осторожно спросить, хоть и боялась его ответа:
— Ричард, королева отправилась на север, а затем поедет в Шотландию; она намерена перегруппировать войско, собрать еще рекрутов
Последовало долгое молчание. Энтони и Ричард переглядывались, словно опасаясь сообщать мне нечто пугающее.
— В чем дело? — Я переводила глаза с одного на другого. — Что случилось?
— С нами покончено, — заявил наконец Энтони. — Мне очень жаль, матушка, но я отдал свой меч. Я принес присягу Йорку.
Я была потрясена. И повернулась к мужу, но и он сразу признался:
— Я сделал то же самое. Я все равно больше не стал бы служить королеве. Нет, только не в такой армии, только не под таким командованием! Кроме того, битву мы безнадежно проиграли, и нам ничего другого не оставалось — только вручить победителю меч и сдаться. Я думал, Эдуард велит нас казнить, однако… — На лице Ричарда появился некий призрак улыбки. — Однако он был милостив и принял наши мечи. Прости меня, отныне я обесчещен, я больше не рыцарь. Мы поклялись в верности Йорку, и теперь для нас все кончено: я уже никогда не смогу поднять против него оружие. Да, я потерпел поражение, я сдался, я вручил свой меч противнику. Я принес присягу Дому Йорков. Больше я не могу служить ни Генриху, ни Маргарите: со вчерашнего дня они для меня вне закона.
Именно то, что он назвал короля и королеву по имени, потрясло меня больше всего. После этого я окончательно поняла: все действительно кончено, все в нашей жизни полностью переменилось.
— Генрих… — повторила я, словно впервые произнося это имя. — Ты назвал короля Генрихом?
— Нашего короля зовут Эдуард, — ответил мой муж так, словно хотел, чтобы я это запомнила. — Король Англии Эдуард Четвертый.
Я лишь головой покачала. Весь день я ехала в потоке раненых и искалеченных людей, но и вообразить не могла, что наше дело проиграно окончательно. Я так долго прожила рядом с Маргаритой, что теперь, казалось, способна была мыслить только в рамках сражений. Я полагала, что мы просто потерпели еще одно поражение, однако непременно будет и следующая битва. И, глядя на измученное лицо мужа и запавшие глаза сына, я уточнила у мужа:
— По-твоему, Генрих и Маргарита никогда больше не сумеют отвоевать трон?
Ричард показал мне пустые ножны, где всегда лежал его меч, украшенный чудесной чеканкой, и сказал:
— Я им в этом, так или иначе, больше не помощник. Я сдался победителю. Я вручил свой меч новому королю. И принес ему клятву верности.
— Значит, мы больше не служим Дому Ланкастеров? — допытывалась я, все еще не в силах в это поверить.
Энтони кивнул.
— С этим покончено, мама. Нам еще повезло: у нас хоть головы на плечах остались.
— Да. В конце концов, единственное, что имеет значение — то, что вы оба живы, — согласилась я с сыном, наконец-то осознав истинное положение дел. — Только это. Вы оба живы, и в любом случае для меня это самое главное.
В ту ночь мы спали, точно семейство бедняков, рядышком на соломе, накрывшись всеми своими плащами сразу и тщетно пытаясь согреться; наш маленький отряд разместился на конюшне вместе с лошадьми. Ричард всю ночь держал меня в объятиях, и я, то и дело просыпаясь, шептала: