Хозяйка Дома Риверсов

Грегори Филиппа

Младшая сестра Элизабет, Анна, — ей было двенадцать лет — попросту превратилась в ее тень; она следовала за ней по пятам, точно преданный щенок, и копировала каждый ее жест. Ричард постоянно подшучивал надо мной, что я слишком сильно люблю своих детей, и это было правдой, однако самым большим моим любимцем был Энтони, младший брат Элизабет. Ему было всего девять, но он блестяще учился и долгие часы с наслаждением проводил в библиотеке. Впрочем, несмотря на увлеченность чтением, он был обыкновенным мальчишкой: играл с деревенскими приятелями, бегал так же быстро, как они, и дрался тоже не хуже их — и на кулачках, и в борьбе один на один. Отец учил его как будущего участника турниров верховой езде и владению

оружием, и Энтони сидел на лошади так, словно родился в седле. Невозможно было и представить, чтобы он хоть раз сполз со спины коня: они казались единым целым. Энтони часто играл с сестрами в теннис, но по доброте душевной позволял им побеждать; а со мной он сражался в шахматы, заставляя меня подолгу обдумывать каждый ход; однако для меня самым очаровательным в нем было то, как он вечером и утром преклонял передо мной колено, желая получить материнское благословение, но, стоило мне ласково коснуться его головы, тут же резво вскакивал, обнимал меня и слегка ко мне прислонялся, точно новорожденный козленок. Нашей Мэри исполнилось восемь, и она каждое лето вырастала из своих платьев. Особенно нежно она была привязана к отцу и ходила за ним повсюду; она готова была целыми днями не слезать со своего толстого маленького пони, лишь бы не расставаться с Ричардом, и запоминала названия полей и проселочных дорог, чтобы иметь возможность самостоятельно отправиться ему навстречу, если он уезжал в какую-то деревню. Ричард называл ее своей принцессой и клялся, что выдаст ее замуж за короля, у которого, правда, не будет никакого королевства, так что он поселится вместе с нами и уже не увезет из нашего дома «его принцессу». Нашу следующую дочку Ричард назвал Жакеттой в мою честь, однако наше сходство с ней было минимальным. Она была с ног до головы дочерью Ричарда и обладала точно таким же, как у него, спокойным нравом, молчаливостью и чувством юмора. Жакетта обычно держалась в стороне от шумных забав своих братьев и сестер, вечно споривших и ссорившихся друг с другом, и только смеялась, когда они просили ее рассудить их, считая, видимо, ее, семилетнюю девочку, достаточно мудрой. В детской, шумные, как два щенка, возились два моих младших сынишки, Джон и Ричард, одному было шесть, другому — пять; а в заново отполированной колыбельке лежала наша новорожденная дочка Марта, самый милый на свете ребенок с чудесным характером, самым лучшим среди всех наших детей.

Когда Ричард собрал отряд, который намеревался взять с собой в Кале, и начал обучать его, как правильно пользоваться копьем и другим оружием, сопротивляясь натиску врага во время решительной атаки, мне пришлось уговаривать себя, что так и нужно, что мы с детьми должны благословить его и проводить в Кале; но я отчего-то боялась созывать всех детей вместе, чтобы они попрощались с отцом; одна мысль об этом уже наполняла мою душу безотчетным ужасом.

— Жакетта, ты что, боишься за меня? — не выдержав, спросил у меня Ричард как-то вечером.

Я молча кивнула; мне было почти стыдно признаться, что это действительно так.

— Ты что-нибудь… видела? — уточнил он.

— Ох, слава Богу, нет! И дело совсем не в этом. У меня не было абсолютно никаких предчувствий, но мне все равно отчего-то страшно, — ответила я. — Я не пыталась ни смотреть в магический кристалл, ни гадать по картам, раз ты велел мне все это прекратить после процесса Элеоноры Кобэм. Но я действительно боюсь за тебя.

Он взял мои руки и поцеловал их — сначала одну, потом другую.

— Любовь моя, ты не должна за меня бояться. Разве ты забыла? Разве я не говорил тебе всегда, что непременно вернусь? И ведь я действительно всегда к тебе возвращался.

— Да, это правда.

— Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Никогда.

— Один раз я потерял тебя и поклялся, что никогда больше тебя не потеряю.

— Ты

нашел меня по лунному лучу, — улыбнулась я.

— Нет, просто благодаря удачному стечению обстоятельств, — возразил Ричард; он всегда был земным человеком. — Но я действительно тогда поклялся, что никогда больше тебя не потеряю. Так что тебе нечего опасаться.

— Может, и нечего, — эхом откликнулась я. — Но я должна сообщить… видишь ли, у меня… у нас… снова будет ребенок. К следующему лету.

— Великий Боже! — воскликнул он. — Ну, уж теперь-то я точно не смогу тебя оставить. Это же все меняет. Как ты будешь жить тут одна, с детьми, да еще и в преддверии новых родов?

Конечно, я надеялась, что он обрадуется, и он действительно обрадовался, и я решила во что бы то ни стало скрыть свои страхи.

— Любимый, я рожала уже девять раз! И по-моему, довольно хорошо умею это делать.

Но лицо Ричарда было омрачено тревогой.

— Опасность всегда остается, — заметил он. — Опасность при родах одинакова, что в первый раз, что в последний. Кроме того, мы уже потеряли одного сына; ведь после смерти Льюиса я боялся, что у тебя просто сердце разорвется от горя. И потом, из Лондона приходят плохие вести. Королева явно пожелает, чтобы ты неотлучно находилась при ней, а я ведь могу застрять в Кале с Эдмундом Бофором надолго.

— Если вообще туда доберешься, — обмолвилась я.

Он затих. Я знала, что его гнетет: что корабли болтаются без дела у причалов, а собранная им армия лишь бессмысленно тратила время и деньги и целый год провела в бесплодных ожиданиях, пока те, кого это армия должна была поддержать, умирали на подступах к Бордо.

— Смотри веселей! Не слушай меня. Я совершенно уверена, что ты не только благополучно доберешься до Кале, но и удержишь его, — быстро поправилась я.

— Возможно, да только уж больно не хочется мне оставлять тебя, пока король так и льнет к Сомерсету, а Йорк собирает под свое крыло все больше и больше сторонников, которые, как и он, считают, что у нашего короля очень плохие советники.

Я пожала плечами:

— Но ведь выхода-то у нас нет, не правда ли? Я уже беременна, и вряд ли мне теперь стоит тебя сопровождать. Пусть уж лучше она появится на свет здесь, а не в гарнизоне Кале.

— Ты думаешь, это будет еще одна девочка? — осведомился Ричард.

— Дочери — вот главное богатство нашей семьи! — Я усмехнулась. — Подожди и сам увидишь.

— Это будут воинствующие королевы?

— Нет. Просто одна из наших дочерей вступит в брак, который станет основой богатства и процветания всей семьи Риверс, — предсказала я. — Зачем же иначе Господь создает их столь прекрасными?

В общем, у меня хватило храбрости почти беспечно поговорить с Ричардом, но когда он во главе своего отряда покинул двор и направился в Лондон, где им предстояло сесть на корабль и отплыть в Кале, настроение у меня здорово упало. Моя дочь Элизабет отыскала меня, когда я, накинув на плечи теплый плащ и засунув руки в меховую муфту, прогуливалась по замерзшему берегу реки и казалась себе такой же заледеневшей изнутри от мрачных мыслей, как и прибрежные тростники. Элизабет взяла меня за руку и просто пошла рядом. Я была теперь лишь немного выше нее, так что она легко шагала в такт со мною.

— Что, уже скучаешь по отцу? — ласково спросила она.

— Да, — подтвердила я. — Понимаю, конечно, что я, жена солдата, должна быть готова в любой момент отпустить его, но с каждым разом, по-моему, это становится сделать все тяжелее.

— Неужели ты не можешь предвидеть его будущее? — тихо поинтересовалась Элизабет. — Разве не можешь выяснить, благополучно ли он вернется домой? Я, например, не сомневаюсь, что на этот раз опасность его минует. Я это просто знаю.

Я повернулась и посмотрела на нее.