Хозяйка Дома Риверсов
Шрифт:
— Это все Ричард Йорк! — голосила она. — Это он настроил королевский совет против Эдмунда! Он хочет его уничтожить, он всегда был его врагом. А затем он постарается разделаться и со мной. И сам станет править королевством. Я все поняла, все!
Она чуть приподнялась и посмотрела на меня. Косы ее расплелись, волосы некрасивыми прядями падали на лицо, глаза покраснели от гнева и слез.
— Ты слышишь, Жакетта? Йорк — мой заклятый враг! Да, он мой враг, и я уничтожу его! Я освобожу Эдмунда из Тауэра, и мой сын будет сидеть на английском троне! И ни Ричард Йоркский, ни кто-либо еще меня не остановит!
Вестминстерский
Миновало Рождество. Ричард прибыл из Кале, но провел со мной в притихшем дворце лишь двенадцать дней праздников, а потом ему нужно было возвращаться обратно, так как в гарнизоне царили мятежные настроения и солдаты могли вот-вот взбунтоваться, поскольку перестали понимать, кто именно ими командует, да к тому же сильно опасались французов. Подчиняясь приказам Эдмунда Бофора, Ричард должен был удержать гарнизон во имя Англии, и при этом ему приходилось сопротивляться не только внешним, но и внутренним врагам. И вот мы снова прощались с ним на пристани, и снова я напоследок обнимала его, в отчаянии повторяя:
— Я поеду с тобой! Мы же не раз это обсуждали. Вот я возьму и прямо сейчас с тобой поеду.
— Любимая, ты же должна понимать: я ни за что не допущу, чтобы ты оказалась в осажденной крепости. В Кале теперь всякое может случиться, и лишь одному Богу известно, чем все это кончится.
— Когда же ты снова вернешься домой?
Он с каким-то покорным видом пожал плечами.
— Я вынужден осуществлять командование крепостью, пока меня от этого не освободят, а, судя по всему, ни король, ни Сомерсет не собираются этого делать. Если же власть захватит герцог Йоркский, то мне, наверное, придется удерживать Кале, сражаясь не только с французами, но и с ним, ведь я давал присягу Эдмунду Бофору и передать командование гарнизоном могу только лично ему. Так что я должен туда ехать. Но ты же знаешь, любимая: я непременно к тебе вернусь.
— Жаль, что мы не остались навсегда в Графтоне. Были бы сейчас простыми сквайрами и горя не знали, — жалобно промолвила я.
— Мне тоже хотелось бы навсегда там остаться, — согласился он. — Поцелуй детей и скажи, чтоб вели себя хорошо и не огорчали тебя. Скажи, что это их долг, и они должны исполнять его столь же исправно, как я исполняю свой.
— Лучше бы ты не был столь предан исполнению своего долга! — вырвалось у меня.
Он поцелуем закрыл мне рот и шепнул:
— А больше всего мне хотелось бы еще хоть одну ночь провести с тобой.
Затем, решительно меня отстранив, он взбежал по сходням на палубу.
Я продолжала стоять на причале, а когда он вновь появился у поручней, послала ему воздушный поцелуй и крикнула:
— Скорей возвращайся! Береги себя и скорей возвращайся!
— Я всегда к тебе возвращаюсь! — крикнул он в ответ. — И ты это знаешь. Я непременно скоро вернусь.
Уже и ночи стали совсем короткими, однако король не поправлялся. Алхимики, правда, обещали, что солнечный свет вернет его к жизни — словно он был зерном, лежащим в темной земле, — и каждое утро, подкатив кресло к восточному окну, поворачивали короля лицом к неяркому еще, сероватому и холодному солнцу ранней весны. Но и солнечный свет не мог разбудить Генриха.
А Эдмунд Бофор тем временем все сидел в Тауэре. Его поместили в те же покои, которые он обычно занимал, и пока что ни в чем не обвиняли. У герцога Йоркского хватило влияния убедить членов королевского совета арестовать Бофора, но убедить их в том, что его нужно
— Я хочу его навестить, — заявила королева.
— Ваша милость, не стоит возбуждать новые сплетни, — предупредила я. — Люди и так уже болтают о вас всякое. Иной раз эти слова и повторить невозможно.
Она приподняла бровь.
— Вот и не надо повторять. Мне и без того известно, что они говорят. Они говорят, что он мой любовник, что принц — его сын, что именно поэтому мой супруг король его и не признал.
— Что ж, причина достаточно веская, ваша милость, чтобы не навещать герцога.
— Но я должна его увидеть!
— Ваша милость…
— Жакетта, я должна!
Я сопровождала ее, прихватив с собой еще двух фрейлин, но их мы оставили ждать снаружи. У герцога в Тауэре была небольшая гостиная и рядом — спальня. Эти комнаты с каменными стенами и окнами-бойницами выглядели довольно приятно и были почти такими же просторными и уютными, как и королевские апартаменты в Белой башне. Во всяком случае, Бофор уж точно не в донжоне сидел. У него были и рабочий стол, и удобное кресло, и книги, однако он заметно побледнел из-за постоянного пребывания взаперти и казался похудевшим. Увидев королеву, он просиял и опустился перед ней на колени. Она наклонилась к нему, и он стал страстно целовать ее руки. У дверей находился констебль Тауэра, который, впрочем, тактично повернулся к королеве и герцогу спиной, и я сделала то же самое. Стоя у окна и глядя на холодные волны серой вздувшейся реки, я услышала, как герцог поднялся с колен и заставил себя немного отойти от Маргариты.
— Не желаете ли присесть, ваша милость? — с этими словами он придвинул для нее кресло поближе к огню.
— Вы тоже можете сесть вот здесь, рядом со мною, — предложила она.
Обернувшись, я обнаружила, что он приставил к ее креслу низенький пуф, и они сидят у камина совсем близко, рука в руке, и о чем-то шепчутся.
Они провели так с полчаса, и все это время лицо королевы было обернуто к Бофору, а он, что-то рассказывая ей, порой почти прижимался губами к ее уху. А когда часы пробили три, я решительно подошла к ним и, склонившись в реверансе, произнесла:
— Ваша милость, нам пора.
На секунду я испугалась, что Маргарита сейчас прильнет к нему, но она спрятала руки в широкие ниспадающие рукава, погладила опушку из горностая, словно успокаивая себя, и послушно встала.
— Я непременно приду еще навестить вас, — промолвила она. — И обещаю, что сделаю именно так, как вы посоветовали. Да у нас и нет иного выбора.
Герцог кивнул.
— Вы знаете имена тех, кто будет верно служить вам. Но сделать это необходимо.
Она тоже кивнула и посмотрела на него — с такой затаенной страстью, что сразу становилось ясно: больше всего на свете она жаждет его ласк, его прикосновений, ей невыносимо тяжело с ним расставаться. Однако же она, склонив голову, быстро покинула комнату.
— Что именно сделать необходимо? — почти сразу спросила я.
Мы с королевой спустились по каменной лестнице к затвору шлюза и поднялись на борт барка, лишенного штандартов и каких бы то ни было опознавательных знаков; мне хотелось, чтобы как можно меньше людей узнали, что Маргарита тайком навещает того, кто не только обвинен в измене, но и почти всеми воспринимается как ее любовник.
Светясь от возбуждения, она ответила:
— Ах, Жакетта, я намерена объявить парламенту, что меня следует назначить регентшей. Эдмунд считает, что лорды меня поддержат.