Хозяйка Изумрудного города
Шрифт:
Николя, пламенный патриот, не мог смириться с таким положением вещей. Днем профессор с мировым именем, вечером он превращался в борца за независимость Франции. В их доме находили убежище преследуемые нацистским режимом, Евгения помогала мужу, как могла. Она боялась одного — немцы узнают об их деятельности и разлучат ее с маленьким Владимиром, который стал для нее смыслом существования. Нового удара судьбы она не вынесет.
Профессор де Форж попал на прицел гестапо незадолго до того, как Париж был освобожден. Беснуясь оттого, что власть, казавшаяся нерушимой, уплывает из их рук, захватчики начали тотальный террор.
Она помнила свое последнее свидание с ним в стенах тюрьмы. Николя, изможденный, но удивительно стойко державшийся, пожал ей руку и поцеловал в лоб. Сказал, что любил и всегда будет любить — ее и сына.
Утром приговор был приведен в исполнение.
А еще через три недели Париж, охваченный восстанием против оккупантов, был освобожден американскими войсками. Евгения в который раз убедилась, что судьба выбирает причудливые, тернистые пути.
Почему Николя не было рядом с ней, ведь свобода, о которой он мечтал, была так близка…
Николя де Форж стал одним из национальных героев, а она была его женой и матерью его сына. Евгения снова выжила благодаря присутствию ребенка, он спас ее от тягостных мыслей и черного безумия.
Париж, преображенный после освобождения, стал еще более пленительным, чем до войны. Евгения возглавила кафедру, которой ранее заведовал ее супруг.
Она давно стала признанным авторитетом в вопросах теоретической физики, ее имя значило много для тех, кто занимался фундаментальной наукой. Ее часто сравнивали с Марией Кюри и намекали, что не за горами день, когда Евгения де Форж получит Нобелевскую премию.
Евгения же знала, что единственным человеком, который заслуживал столь почетной награды, был Николя. Николя, повешенный нацистами…
Париж, который она любила всем сердцем, стал для нее ловушкой. Слишком много мест было в огромном городе, которые напоминали ей Николя. Здесь он сделал ей предложение, а в этом ресторанчике она сказала ему, что беременна… Тут они отмечали десятилетие их совместной жизни… О, слишком многое тянуло ее обратно в прошлое.
Евгения ощутила неожиданную тоску по России.
Скорее всего этому способствовали встречи с соотечественниками, которые оказались из-за войны в Париже. Она мало что знала о режиме Иосифа Сталина, безраздельно правившего в Советском Союзе. В Париже, городе вольном и либеральном, всегда в чести были идеи бунтарства, свободы, равенства и братства.
Советский Союз рисовался радужными красками, многие представители интеллектуальной элиты открыто признавались в симпатиях к коммунистам и, посетив Москву, писали восторженные книги о благополучной и идиллической жизни россиян.
Были и те, которые критиковали диктаторские замашки Сталина, указывали на то, что его режим во многом подобен режиму Гитлера, и перечисляли множество недостатков жизни в СССР. Евгения, помнившая, что именно представители этой власти, тогда еще только нарождающейся, убили Сергея Терпинина, ее первого мужа, настороженно относилась к восторгам.
И все же ее тянуло на родину, прошло почти двадцать пять лет с того момента, как она покинула Россию.
Поэтому, когда распространилась удивительная весть о том, что советское правительство позволяет вернуться на родину тем, кто когда-то бежал из империи, Евгения, немного подумав, решила, что это и есть ее шанс. Родители Николя давно отошли в мир иной и не могли противиться ее желанию возвратиться в Петербург, который носил теперь имя Ленинград.
Евгению отговаривали, заявляли, что верить большевикам нельзя, многие друзья, также русские эмигранты, отвернулись от нее. Другие, наоборот, поддержали ее в смелом решении. Владимир, которому к тому времени исполнилось почти восемь, был пленен рассказами матери о России и хотел во что бы то ни стало уехать туда.
Собрав вещи, в основном научные труды и книги, Евгения уладила формальности, побывав в советском посольстве. Там, предъявив паспорт, полученный ею еще в николаевской империи, она получила разрешение вместе с сыном вернуться на родину. К ней отнеслись крайне благожелательно, Евгения, ожидавшая застать в посольстве злобных монстров, поразилась, когда ее встретили так тепло и искренне. Может быть, и на самом деле Советский Союз и есть та самая благословенная страна, о которой мечтали философыреалисты?
Она въехала в Союз и попала в Ленинград. Евгения де Форж знала, что ее родине требовались ученые.
А она была ученым с мировым именем. Ей обещали место в университете и комнату в общежитии.
Обещания сдержали, но Евгения очень быстро убедилась, что жизнь в новой России еще хуже, чем ее существование под игом нацистов в оккупированном Париже.
Сплошной страх, наушничество, интриги — и тотальная нищета, которая почему-то воспринималась почти всеми как благосостояние. Раздутый, непомерный культ личности товарища Сталина, чьи портреты висели везде, был для чем-то идиотически-смешным. — Евгения Владимировна, — с апломбом заявил ей как-то заведующий кафедрой профессор Петров, ставленник декана и послушная марионетка в его руках. Если у вас есть какие-то претензии, то вы имеете полное право возвратиться к себе в Париж.
Нам не нужны те, кто сомневается в правильности коммунистического курса нашей страны и лично Иосифа Виссарионовича!
На родине, в ее России, почти все неузнаваемо и фатально изменилось. От прежней страны ничего не осталось, она была в плену иллюзий и пропаганды, когда приняла решение вернуться в Ленинград. Владимир, посещавший советскую школу, стал предметом насмешек и всеобщей обструкции. Его дразнили буржуенком, часто били, учителя не признавали его несомненных успехов, и даже учительница французского языка кричала, что он-то, свободно говоривший на подлинном французском, не знает языка Мольера и Ромена Роллана.
Евгения подумывала о том, чтобы вернуться в Париж, но, как ей заявили, приехавшие в Советский Союз и принявшие советское гражданство не могут вернуться обратно. Она же не предательница, чтобы ехать в капиталистическую Францию! Евгения не понимала, к чему такие громкие заявления, она любила Францию, ставшую ее второй родиной, ничуть не меньше, чем Россию. Именно Россию, а не Советский Союз, страну, явно ей чуждую и антипатичную.
Евгения чувствовала всеобщее отчуждение и зависть. Но чем же все это могло закончиться?