Хозяйка кукол. Тайна забытых богов
Шрифт:
Легкий теплый ветер, запах города. Еще нет ночной прохлады, но уже не чувствуется и дневная жара.
Спать. Пора спать.
Я перекатываю голову по подушке, но сон не идет. Утро наступит еще не скоро, а ночь самое время для деяний преступных и темных. Так говорят, кажется, менестрели. Тело переполняет ярость – ярость непонимания, ярость разочарования, ярость обиды и бессилия. Нет, не бессилия, а необходимости сдерживать силу. Выжидать наступления урочного часа. Мне кажется, будто я могу разорвать всех своих врагов на куски прямо сейчас, но не сделаю этого, ведь эмоции не должны мешать
Да, ночь принесла с собой все. Историю, подоплеку, суть событий.
И выход из этой ситуации.
Мне жаль вас, интриганы несчастные, вы зря встали на пути этой силы. Мне очень жаль вас…
– Никогда, слышишь, никогда не жалей никого из своих врагов. – Мама строго смотрит на меня, затем одним взмахом руки останавливает слово протеста, готовое сорваться с моих уст.
– Что значит – не жалей? Ты же сама меня учила прощению и милосердию…
– Наверное, ты не понимаешь истинного смысла жалости.
Кивок.
– Ты еще слишком молода и привыкла руководствоваться не рассудком, а эмоциями, которые – вредны. Некоторые нам более или менее понятны, такие, как обида, ярость, гнев, нежность. Причем с нежностью я поторопилась. Негатив проще поддается описанию и осмыслению, а все доброе и светлое, наоборот, – двусмысленно и сложно для восприятия. Нежность, как и любовь и доброта, бывают совершенно разными, но не в них суть, суть в другом.
Сочувствуя, ты пытаешься понять, что испытывает другое создание с помощью разума, сопереживая – влезаешь в его «шкуру», ставишь себя на его место, и тут в дело вступают эмоции. А, жалея, ты просто возвышаешься в своих глазах. Жалость, по крайней мере, у нас, это простое понимание. Но жалость убивает быстрее и вернее ненависти. Испытывающему жалость человеку – всегда хорошо и приятно, а жалеемому, наоборот, со временем становится все хуже и хуже. Подумай над этим.
– Но это неправильно, – до сих пор помню свое возмущение.
– Я не говорю, что так всегда и везде, просто у нашего дома, у нашего рода получается именно так. Каждой из наших женщин суждено прожить словно не одну, а несколько жизней, побывав всякой – любимой и брошенной, убитой и убиваемой, спасенной и спасающей. Мы подобны кошкам, согласно легендам имеющим по девять жизней. Буду рада, если ты пойдешь по другому пути, но если нет, постарайся учесть опыт предков и не совершай непоправимых ошибок, ладно? – закончила она с улыбкой.
Я просыпаюсь вся в испарине, а подушка намокла от слез. Конечно, я не разочарую и не подведу тебя, мамочка. Я учту не только опыт предков, но и свой небольшой личный. Сейчас я точно поняла – я мало чем от тебя отличаюсь, к счастью. К моему огромному счастью.
Моя жалость ядовитыми волнами расходилась вокруг, завлекая в себя все больше и больше. Мне жаль себя, готовую бросить все ради страсти, и по примеру своей матери – пойти за любимым, каким бы отвергнутым всем миром он ни был.
Теперь я действительно поняла многое, пусть не все, но… А душа поет в унисон с сознанием, направляя меня на путь истины:
Мысли – как шарики ртути,Пластичны, подвижны, ярки,Блуждаю я в поисках сутиИ правлю поступков мазки —Покрывшие холст мирозданья,Творящие судьбы людей,Внушаю грехи и желанья,Наткнувшись на россыпь идей.Вдруг вздрогнут они и сольютсяВ блестящую каплю мечты,И пульсом ритмичным забьются,Заставив построить мосты —Над серою пропастью скуки,Над бездною горьких обид,В обход снегопадов разлуки,Сплавляя любовь – и гранит.Хозяйкой я быть не желаю —Чужой пустоте и беде,Шагаю у смерти по краю,Но вновь приближаюсь к тебе,К разрозненной матрице мыслейЛадошки свои протянуИ девять непрожитых жизнейВ единую жизнь соберу…Минуло шесть дней. Я сидела у себя в мастерской, когда громкий крик, донесшийся с улицы, переполошил весь дом.
– Лара! – отчаянно звал кто-то. – Хозяйка кукол, помоги!
Сдернув рабочий фартук, я выскочила на крыльцо…
В палисаднике, колотя копытами по низким столбикам кованой ажурной ограды, гарцевал поджарый вороной конь, разбрызгивая с морды хлопья пены. На его спине, еле удерживаясь за гриву и медленно сползая набок, скорчилась мужская фигура.
– Дино! – ахнула я, сразу подметив и неестественную позу гостя, и его пугающую, переходящую в синеву бледность. – Что случилось? Ты ранен?
– Помоги, умоляю! Защити! – прохрипел юноша, свешиваясь с седла и чуть не падая на землю. Подбежавший Андреас вовремя подхватил молодого цыгана.
– Занесите Дино в дом, – командовала я. – Приготовьте бинты и мази. Не волнуйся, я тебя защищу.
– Не меня, – глаза раненого закатились, – а всех нас! Мои сородичи в беде, ибо те страшные люди напали на табор, искали тебя…
Я заскрипела зубами от возмущения, вспомнив последние указания Яноша, выданные Магнусу. Итак, очередное зло свершилось, и теперь ни в чем не повинные цыгане гибнут из-за меня… Кстати, очень хочу надеяться, что Марек в этом не замешан, ведь еще час назад я видела его у нас на кухне.
– Поторопись! – жалобно просил Дино, уложенный на диванчик в прихожей. – Спаси моих друзей.
– Не волнуйся, тебе вредно волноваться. – Я ободряюще пожала его окровавленные пальцы. – Обещаю, Янош от меня не уйдет.
– Хорошо, спасибо, – острые черты цыгана расслабились, он засыпал, напоенный маковым отваром, поднесенным ему Мелиной. – Я в тебя верю…
– Он поправится! – авторитетно кивнула знахарка, перебинтовывая бок юноши. – Раны большие, но, слава богам, не глубокие. – Лезвие меча скользнуло вдоль ребер, распоров плоть, но не раздробив кости и не повредив внутренности. Он не умрет.