Хозяйка музея
Шрифт:
– Спасибо, – сказала Маня, – но Свен… Он никогда не ограничивал меня.
Она любовно смотрела на мужа, расстроенного известием о болезни отца и выглядевшего сразу постаревшим.
– Это мое окончательное, хорошо и всесторонне продуманное решение. Вам остается только с благодарностью принять мои дары и пользоваться ими по своему собственному усмотрению, – прозвучал вердикт.
Манино сердце смутилось тоской по человеку, сидящему рядом, но полностью готовому к уходу навсегда. Она решила, что будет навещать свекра каждый день. Ей хотелось скрасить его дни и наговориться обо всем на свете, чтобы потом
Маня впервые во всех подробностях рассказала о своем замужестве. О разговоре на московской набережной, о предложении будущего мужа. И как она сразу бесповоротно решилась. Старик внимательно слушал, улыбался слегка, изможденное лицо его светлело.
– Мы с женой уверены: ты спасла нашего сына, – сказал он однажды, взяв ее руку в свою.
– От чего? У него все было замечательно. Не от чего спасать, – убежденно отказалась Маня от почетного звания спасительницы.
– И ты знаешь, и мы все знаем и знали. Этот его период жизни с мужчинами. Долгий период. И если бы не ты… СПИД маячил поблизости. Кто дал бы гарантию? Мы с матерью просим небо, чтобы младший Свен не знал подобного опыта.
Маня задумалась. Может ли мать уберечь сына от всевозможных опытов над собственной жизнью? Говорить, приводить поучительные примеры из чужого печального опыта, пугать неизлечимыми роковыми болезнями и чудовищными карами небесными…
Само собой, старший всегда стремится предостеречь младшего.
А дальше?
Дальше начинается область исключительно личных переживаний и поступков, в которую нет доступа ни любящим матерям, ни сопереживающим отцам. Собственный путь каждый выбирает сам. А мать попросту зависит от решения своего ребенка. В этом наша несвобода, этим мы связаны по рукам и ногам.
Вот тогда, давно, сделал же ее родной муж Свен осознанный выбор? Или это проигрывалась шахматная партия судьбы? Раз – и переставила пешечку… И правда – не подвернись она тогда Свену, что случилось бы?
Но все дело в том, что «бы» задним числом невозможно. Мы живем без «бы». И все случилось так, как, очевидно, должно было произойти, без вариантов.
– Ты не успокаивайся, девочка, – велел ей мудрый свекор. – Жизнь длинная, всякое бывает. Храни постоянно свою семью, свой мир от чужих. Люди – существа хищные. Не отдавай свое. Не расслабляйся.
Что он чувствовал? От чего предостерегал?
Это предстояло узнать совсем скоро. Буквально на следующий день после их разговора.
Предчувствие важных событий порой висит в воздухе – незримое, но весьма ощутимое. Так устроено высшими силами из милосердия. Чтобы смягчить удар, подготовить. Только мало кто серьезно относится к собственным ощущениям, большинство отмахивается от невидимой картинки предстоящего, как от назойливой мухи.
Стояли долгие ясные июньские дни.
Именно в дни света Маня с детства испытывала огромный прилив сил и радости жизни. Она, честно отработав трудный день и навестив свекра, возвращалась домой, спокойная и беззаботная. Сын практиковался в немецком языке в Берлине, попросился туда на пару недель и только-только улетел.
Давно они не оставались вдвоем с мужем. Вот сейчас она быстро накроет ужин на лужайке их сада, и смогут они наслаждаться долгими разговорами до поздней ночи, спокойно любуясь переменчивыми красками светлого ночного неба.
Она еще в прихожей позвала:
– Ау! Свен, дорогой! Я уже вернулась! Ты где, мой милый?
В доме царила мертвенная тишина. Никто не отозвался на ее приветствие.
Маня стремительно прошла сквозь дом к выходу в сад, решив, что муж расположился там и не слышит ее зова.
Он действительно оказался там, в саду у бассейна.
Журчала вода. Они так устроили, чтобы бассейн выглядел совершенно натуральным озером с впадающими и вытекающими из него ручейками. Ни одного постороннего звука, кроме водного бормотания, не раздавалось в томной тишине.
Ее муж сидел за столиком с бокалом вина. Напротив него, картинно прикрыв глаза, откинувшись на спинку стула, красовался Андрюшечка. На какой-то момент они показались Марии неким единством – одинаковые льняные брюки цвета почти белого песка пустыни, одинаковые босые ноги. Только Свен был в расстегнутой белой рубахе, а ученик его – с голым гладеньким торсом.
От них исходило напряжение огромной силы.
В определенные моменты жизни человек использует время с особой интенсивностью.
Тысячные доли секунды понадобились Мане, чтобы все понять.
И отказываться поверить самой себе.
И вспомнить слова Свена там, на набережной, за Кремлем: «Я не обещаю тебе верности».
И ответить сейчас мысленно самой себе и ему на эти слова: «Ты не обещал мне верности тогда, а я не обещала тебе любви, семьи, сына. Но после этих наших первых «НЕ» мы создали свою реальность – с любовью, с обещаниями, с верностью».
И еще тысячные доли секунды потребовались ей, чтобы выбрать правильное решение.
Первое изначальное, обжигающее побуждение настойчиво толкало ее резко развернуться и навсегда покинуть этот предательский дом, этого оказавшегося слабаком мужчину. Закрыть дверь за собой – и все.
Но тут немедленно в противовес гневному побуждению выскочил мучительный вопрос о любимом сыне. О провидческих предостережениях любящего свекра.
Вся эта мешанина оставила ее стоять столбом, взирая на красивую картинку из фильма Висконти: двое за столиком на фоне изумительного ландшафта.
Пара.
И лишняя – она.
Неужели это правда?
– Свен! – окликнула она, надеясь, что сейчас они пошевелятся, дурной сон мгновенно развеется, Андрюшечка, как обычно, не гладя в ее сторону, выскользнет из их дома, и все пойдет по-прежнему.
– Привет, – отозвался муж отстраненно.
– Let her go [4] , – капризно вымолвил Андрюшечка, не раскрывая глаз.
Именно эти слова зажглись в Манином мозгу как бикфордов шнур. Они увеличились и засверкали разноцветными шипящими искрами:
4
Пусть она уйдет (англ.).