Хозяйка ночи
Шрифт:
Анка села на место, злость переполняла ее, мешая дышать. Сейчас казалось: вручи ей дама в черном волшебную палочку сегодня, Гулькины несчастья не ограничились бы простым падением на улице. Анкина ненависть «зарядила» бы эту обледеневшую веточку не в пример сильнее!
Вчера она больше грустила из-за Гулькиного предательства, зато сегодня… сегодня бессовестная Гулька спокойно сидит рядом с Котовым и наверняка над нею подсмеивается!
Анка судорожно вздохнула: самое обидное, свело их вместе именно Гулькино
Или глупости все это?!
Глава 3
Несчастья продолжаются
Мишу раздражала смуглая узкоглазая девчонка с нерусским именем. Раздражала невозможность выбросить ее из головы, забыть о ней хотя бы после школы, на занятиях в секции или во время прогулки с собакой. Раздражало непонятное чувство тревоги, поселившееся в Мише ни с того ни с сего. Раздражала странная уверенность, что с девчонкой происходит что-то нехорошее, что она нуждается в защите, что с ней случится несчастье, оставь Миша ее одну.
Конечно, он сразу же отмел тот бред, что несла Гуля о какой-то волшебной палочке, подарке странной незнакомки в черном. О проклятии или сглазе, насланном якобы Анкой Курбановой, – вот уж глупость так глупость. Только наивные девчонки могут верить в такую чушь, но не он.
Миша даже не слушал толком, что лепетала испуганная Гуля, понимая – впечатлительная девчонка поверит во все, что угодно.
С другой стороны, на Мишин взгляд, концентрация несчастий превышала все разумные пределы. Притом, что еще недавно Гуля жила абсолютно спокойно.
Могло это что-то значить?
Вряд ли.
Выходит – дело случая.
Проклиная себя, Миша как на работу шел по утрам к Гулиному дому – проводить ее до школы. А после уроков вел домой или в «музыкалку». Хорошо занятия в музыкальной школе заканчивались чуть позже его занятий в секции бокса.
И все же Миша не мог уберечь Гулю от нелепых несчастных случаев, девчонка словно притягивала их.
Дня три назад, например, когда они возвращались из школы, на Гулю с крыши упала сосулька. Огромная, острая, тяжелая. Промедли Миша долю секунды, Бекмуратова наверняка бы погибла.
Видел Миша как-то: сосулька тоньше и легче этой пробила крышу припаркованной у его дома машины.
Правда, непонятно – с чего сосульке вообще срываться с крыши? Оттепелей не было, напротив, мороз все крепчал, к концу декабря в город, наконец, пришла настоящая зима.
А позавчера Миша оставил Гулю у дверей в магазин – мама просила купить молоко. Оставил под козырьком, на крыльце, чтобы никаких случайностей в виде машин, сосулек или слежавшегося снега с крыши.
Зря, конечно, оставил, нужно было затащить с собой. Но у входа на улице поставили елку, и Гуле хотелось посмотреть на нее – всю в игрушках и огнях. Девчонка – что с нее взять?
В результате какой-то отморозок сорвал с ее плеча сумку и успешно сбежал. А Гулька нет чтобы криком привлечь внимание прохожих – может, вора и задержали бы? – стояла, изумленно раскрыв рот.
Потом Бекмуратова доставала сотовый из кармана позвонить ему, Мишке, хотя толку-то – поезд уже ушел. Естественно, уронила на ступени, телефон разлетелся на запчасти. На аккумулятор тут же наступил пожилой тучный дядька, широкий как шкаф…
Не девчонка – тридцать три несчастья!
Миша даже ругаться не стал – какой смысл? Ладно, сама цела осталась.
Гуля по дороге домой все пыталась ему доказать – раньше ничего подобного с ней не происходило, только в последнее время.
И невнятно лепетала о проклятье. И о волшебной палочке, подаренной Аньке странной дамой в черном, Курбанова назвала ее «Хозяйкой ночи».
Миша не слушал Бекмуратову. Но на этот раз не из-за пренебрежительного отношения к таким понятиям, как сглаз или колдовство. Его преследовало странное, иррациональное ощущение, что вокруг что-то происходит. Что-то очень нехорошее.
Котов чувствовал какой-то дискомфорт. Странный интерес к себе. Недовольство его поступками, даже просто его наличием около этой девочки.
Тени рядом с Мишей будто сгущались. Становились тяжелыми, материальными и даже – вот уж чушь! – чуть ли не живыми.
Они совались Мише под ноги, заставляя спотыкаться. Толкали под руку. Цеплялись за его спортивную сумку или капюшон куртки.
Миша с трудом двигался по прямой, делая вид, что ничего особенного не происходит. И Гулин голос он едва слышал сквозь шум «помех». Мешал непонятный треск, мерзкое шипение, неприятное то ли чмоканье, то ли чавканье, на редкость гадостное хихиканье, мышиный писк, странное утробное урчание…
Мише казалось: со всего города сбежались на эту тихую улочку черные кошки. Тощие, ободранные, жалкие и в то же время агрессивные, они сновали туда-сюда, несчетное число раз пересекая тротуар перед ним с Гулей. Миша на удивление отчетливо видел в темноте их круглые глаза с вертикальными зрачками – зеленые, желтые, светло-голубые, эдакие страшноватые ночные фонарики.
Над головой, очень низко, почти касаясь Мишиной шапки, то и дело пролетали крупные черные вороны – душно и дурно пахнущие, тяжелые и зловещие.
Ни кошки, ни вороны не издавали ни звука.
Как ни странно, Котов не сомневался: Гуля диковатой возни вокруг не замечала, как не слышала сводящие с ума звуки. Все было рассчитано на одного зрителя, именно на него, Мишку.
Котову порой хотелось протереть глаза или закричать во весь голос, чтобы погасить странный потусторонний шум в ушах и прервать неестественное безмолвие реального мира.
Или он так сходит с ума?!