Хозяйка розария
Шрифт:
— Просто мы не голодны, — проворчал Михаэль. — Уберите их.
— Но…
— Я сказал, уберите. И принесите мне выпить что-нибудь крепкое!
Официант забрал тарелки и отошел прочь. Михаэль нервно курил, делая торопливые глубокие затяжки.
— Я не понимаю, что происходит, — сказал он, — но здесь, на Гернси, у тебя почему-то появилась мания величия. Ты слишком много о себе вообразила! Ты же совершенно неспособна жить одна. Ты неделями не могла появляться даже в супермаркете, потому что там у тебя начинались панические реакции. Поэтому ты решила вообще туда не ходить. Ты, наверное, умерла бы с голода, если бы я не приносил продукты. Ты сама подумай, как может хотеть самостоятельной жизни женщина, которая не может высунуть нос за дверь, если не проглотит предварительно успокаивающую таблетку.
— Тем не менее, на Гернси я вполне спокойно живу одна, — напомнила ему Франка, — и, веришь ты или нет, но я сама хожу в супермаркеты. Сейчас я сижу с тобой в ресторане и не ощущаю никакой паники.
— Наверное, ты приняла таблетку.
— Да. Но я и раньше их принимала, и тем не менее никогда не могла себе позволить пойти в ресторан.
«Мне надо поесть, — подумала она. — От голода усиливается головная боль. Но есть я сейчас не смогу».
— Гернси — это маленький замкнутый мирок, который, очевидно, внушает тебе чувство защищенности, — сказал Михаэль, — но это обманчивое чувство. Рано или поздно тебе придется вернуться в нормальную жизнь, и у тебя снова возникнут те же проблемы.
— Может быть, я останусь на Гернси, — сказала Франка.
Опешив, Михаэль не мигая уставился на жену.
— На Гернси? Что ты собираешься здесь делать?
— Жить.
— Жить? Позволь мне узнать, на что?
— Какое-то время я смогу жить после того, как мы поделим имущество. А потом я посмотрю.
— Ага, наконец-то ты заговорила открытым текстом. Ты хочешь денег.
— Думаю, что половина нашего имущества причитается мне. Это так.
— Да, это, конечно, тебе подходит. Ты хочешь сделать меня нищим, а потом заняться поисками. Наверное, ты надеешься получить больше, чем половину. Но я…
Боль в голове стала оглушительной. Такой сильной головной боли у нее давно не было. Ей казалось, что какой-то зверь вцепился острыми когтями в ее скальп.
— Я не хочу получить больше, чем мне положено, — с трудом произнесла она. — Но об условиях мы можем поговорить и позже. Как-нибудь мы придем к согласию. Думаю, нам стоит попытаться достойно и прилично пережить развод.
Михаэль закурил следующую сигарету. Кожа вокруг его носа слегка пожелтела, а это был признак сильного волнения.
— Это невозможно понять, — сказал он, — это просто невозможно понять! Мы сидим на каком-то богом забытом острове вечером первого мая и говорим о разводе! Я не могу в это поверить!
— Когда-нибудь мы оба почувствуем большое облегчение, освободившись друг от друга.
Она порылась в сумочке, достала таблетку аспирина и бросила ее в стакан с водой.
— Прости, но мне надо принять таблетку.
С этого момента за их столиком воцарилось молчание, время от времени прерывавшееся обвинениями и жалобами Михаэля, который самыми мрачными красками рисовал будущее Франки. В промежутках он заказывал вино и коньяк и велел официанту принести ему пачку сигарет. Франка пила минеральную воду. К ее радости, головная боль немного прошла, и она надеялась пережить этот злосчастный вечер. Она томительно желала одного — скорее отделаться от Михаэля. Она чувствовала, что исполнила долг вежливости, согласившись на эту встречу с Михаэлем и дав ему возможность высказаться, пусть даже он, при этом, по каплям вливал в нее накопившийся в нем яд. Она потребовала развода, и ей казалось справедливым, что она должна теперь сидеть с ним за одним столом и выслушивать его упреки и обвинения. Она решила терпеть до конца. На крайний случай у нее есть еще одна таблетка аспирина.
«Ничего, — думала она, — очень скоро, в самом недалеком будущем, все это окажется позади. Мы с ним больше никогда не увидимся. Он пойдет по жизни своей дорогой, а я — своей. У нас не останется больше точек соприкосновения».
Она постаралась найти в душе хотя бы следы печали или подавленности, но там не было ничего. Вместо этого ей представилось, что где-то впереди, за горами забытой боли и старого страха, лежит страна живой радости, спокойствия и счастья, которое своей силой почти пугало ее. Один внутренний голос взывал к осторожности, но другой громко кричал, что ей не нужна больше осторожность. Что-то изменилось, было ясно, что перемены на этом не остановятся, но она пока не доверяла себе, не доверяла тому предложению, что делала ей жизнь. Слишком долго была она лишена чувства счастья, радости и веры в себя. Она просто не знала, что с ними делать.
Было около полуночи, когда к их столику подошел нервничавший официант.
— Мы закрываем в двенадцать часов, — пробормотал он, — и если не возражаете, то я хотел бы принести вам счет и…
— Я сам решу, когда мне уходить, — рявкнул Михаэль. Он был уже изрядно пьян и теперь искал отдушину, чтобы излить свой гнев. Франка понимала, что муж сцепится с официантом, если тот допустит хотя бы малейшую оплошность. Франка торопливо взяла в руки сумочку.
— Принесите мне счет, — сказала она, — я сама его оплачу.
— Ты позволяешь этому типу к чему-то тебя принуждать? — едва ворочая языком, спросил Михаэль. — Моя жена позволяет выкинуть себя из ресторана, как последнего бродягу? Ты…
— Мы сидим здесь уже очень долго, — перебила его Франка. — Этим людям тоже хочется отдохнуть. Мы должны были уже давно…
— Мы ничего не должны были делать давно! Я снова вижу типичную Франку! Приходит какой-то тип, что-то говорит, и Франка тут же поджимает хвост. Ты не смеешь пикнуть, когда кто-то открывает рот. Таких покорных, как ты, свет еще не видывал. Ты…
— Михаэль! — тихо, но с силой произнесла Франка. Он сильно разошелся, и официант стал поглядывать в их сторону с нескрываемым раздражением.
— Я устала, — сказала Франка, — и хочу домой.
— Ты хочешь домой? Ты хочешь закончить разговор? И ты думаешь, что сможешь так легко отделаться? Заявляешь, что тебе нужен развод, а потом говоришь, что ты устала и хочешь в кроватку?
— Нам нечего больше обсуждать, — сказала Франка, — поэтому нет никакого смысла сидеть здесь дальше.