Хозяйка розария
Шрифт:
— Извини, пожалуйста, — сказала она вместо приветствия, — но так как ты не открываешь…
— Ты решила, что можешь просто взять и войти!
— У меня пока есть ключ. Я очень беспокоилась о тебе. С позавчерашнего дня я безуспешно пытаюсь связаться с тобой по телефону. В конторе тебя не было, а дома никто не подходил к трубке. Я решила сама посмотреть, что здесь происходит.
Он протянул вперед руку.
— Отдай, пожалуйста, ключ и уходи. Теперь ты знаешь, что у меня все в порядке.
Она сморщила свой красивый носик — он всегда казался ему таким хрупким и нежным — потянула в себя воздух. Как зверь, берущий верховой след.
— Ты пил, — констатировала она.
Он кивнул.
— Виски. Это разрешено? А теперь давай мне ключ.
Не отвечая на его требование, она прошла мимо Алана в гостиную. Везде стояли бутылки и стаканы. Знакомая картина, все сказавшая Майе.
«Черт ее побери», — подумал Алан и пошел за ней.
Майя обернулась. Она была чем-то напугана, глаза ее были еще больше, чем обычно.
— Ты слышал о Хелин? — спросила она.
Он тяжело вздохнул.
— Да, только что. Мне звонила Беатрис.
— Бабушка рассказала мне об этом утром во вторник. Она так плакала, что я с трудом смогла ее понять. Я, собственно, звонила ей, чтобы попросить денег, и тут такое! После этого я начала звонить тебе. Мне захотелось поговорить с кем-нибудь, кто знал Хелин, кто, так же, как и я, ничего не может сделать… — она осеклась. В глазах ее плескался непритворный ужас.
«Как все это странно», — подумал Алан. Впервые, за все время, что он знал Майю, он видел ее в состоянии такой подлинности. Потрясение ее было неподдельным. Как будто с ее лица слетела многолетняя маска, и теперь перед ним стоял человек, каким она была, в действительности: милая, нормальная девушка.
— Это ужасно, — сказал Алан, — это непостижимо. Такое преступление на Гернси…
Он вспомнил Хелин. Она стала неотъемлемой частью его жизни. Как старая бездетная тетушка, ставшая приживалкой в семье. Хелин заботилась о нем, когда Беатрис отлучалась из дома, Хелин рассказывала ему разные истории, пекла вкусное печенье, читала ему немецкие сказки и успокаивала, когда он по ночам просыпался от страшных снов. Если у него случались неприятности, он бежал к Хелин. Беатрис могла быть жесткой, неотзывчивой, часто раздражалась. Хелин всегда была уравновешенной, мягкой и всегда приветливой, заботливой и готовой помочь. Только ей он рассказывал о плохих отметках, придирках учителей и ссорах с одноклассниками.
Он просто не мог себе представить, что Хелин больше нет. Еще меньше укладывалось у него в голове, что ее постиг такой ужасный конец. «Как страшно, — думал он, и тошнота подкатывала ему к горлу. — Как же она страдала, как ей было больно и страшно!»
— Бабушка говорит, что рядом с ней лежала ее сумочка, — сказала Майя. — В ней нашли деньги и кредитную карту… значит, ее не собирались грабить.
— Преступление на сексуальной почве тоже исключили? — спросил Алан. Он недолго разговаривал с Беатрис. Он был так потрясен, что в первый момент был не способен задавать вопросы.
— Определенно да, — ответила Майя. — Кто мог польститься на такую старую женщину?
— Такое время от времени случается, — возразил Алан. — Случается вообще много всякого.
— Говорят, что полиция бродит в потемках в том, что касается мотива, — сказала Майя. — Но сексуальный мотив они даже не рассматривают.
— Мне кажется, что преступником мог быть только душевнобольной, — сказал Алан, — сумасшедший, которым двигала только жажда убийства. Хелин не повезло, что она оказалась в это время в этом месте. Что она вообще делала на улице ночью?
— Она возвращалась от Кевина. Таксист высадил ее, немного не доезжая до дома. На этом участке… — у Майи перехватило дыхание.
— Можно мне выпить виски? — тихо спросила она.
Алан молча налил ей, и она залпом выпила виски, как воду.
— Черт, — с чувством выругалась она, — у меня такое чувство, что я никогда больше не буду свободной. Понимаешь, что я имею в виду? До сих пор все как-то, было в порядке, но теперь уже ничто не будет так, как прежде. Много лет не будет.
Он понимал, что она хочет сказать. Ни он, ни она никогда в жизни не сталкивались с насилием в такой форме. О насилии они знали из телевизора и из газет. Они знали о нем, но само оно никогда их не касалось. Теперь насилие стало осязаемым. Рана, от которой Хелин истекла кровью, поразила знакомого им человека.
«Может быть, она права, — подумал Алан, — и в нашей жизни все и навсегда станет не таким, как было раньше».
— Мать говорит, что они отдадут… — Алан прикусил губу. Он хотел сказать «труп», но это слово показалось ему столь неуместным в отношении к Хелин, что он не смог его произнести. — Полицейские отдадут Хелин только в начале следующей недели, и похороны состоятся в среду, — сказал он.
— Ты поедешь?
— Конечно. Хелин была мне как вторая мать. Кроме того, надо позаботиться и о Беатрис. Ей сейчас нужна помощь.
— Мне так не кажется, — возразила Майя. — Беатрис, конечно, потрясена, как все мы, но ее боль не безгранична.
Алан удивленно посмотрел на Майю.
— Она прожила с Хелин практически всю жизнь. Со смертью Хелин для нее весь мир может перевернуться.
— Она никогда не любила Хелин. Наверное, не было на свете человека, от которого она бы так сильно хотела избавиться, как от Хелин.
— Ты преувеличиваешь. Конечно, между ними бывали какие-то трения, но это нормально. В принципе…
— В принципе, Хелин вцепилась в Беатрис, как клещ, и Беатрис всегда хотела послать ее ко всем чертям, — сказала Майя. Потрясение не подействовало на ее способность к трезвым суждениям и на умение ясно излагать мысли.
— Выбирай выражения и думай, когда говоришь, — раздраженно сказал Алан. — Мне кажется, что ты не…
Она тихо засмеялась, но в ее смехе не было ни прежнего веселья, ни кокетства. Он прозвучал пронзительно и горько.