Хозяйка сердца
Шрифт:
Джон молча слушал ее рассказ. Слушал с таким напряжением, что оно пугало. Но Одри словно прорвало, она торопилась высказать наболевшее.
— Той ночью стояло полнолуние, так что в комнате было довольно светло. Как сейчас помню волосы Эстер, отливавшие серебром. На ней был белый купальник, который в лунном свете тоже серебрился. Я делала вид, что сплю. Сестра злилась, когда я ловила ее на каких-то проделках. Она терпеть не могла делиться своими тайнами. Я не видела человека за окном, так и не поняла, кто из вас там был. Я видела лишь руку, но
— Нет, не может быть, — сдавленным голосом запротестовал Джон.
Собрав все свое мужество, Одри в упор посмотрела в его полные недоумения глаза.
— Да. Я это видела. Видела столь же ясно, как сейчас вижу тебя.
9
Джон уставился на свое запястье, где была вытатуирована птица. Потом поднял на Одри глаза.
— Так ты думаешь, что это была моя рука?
— Не знаю, — честно ответила она. — Мне бы не хотелось так думать.
Он снова опустил глаза и сжал руку в кулак. Птица, казалось, встрепенулась.
— Но тем не менее… ты не уверена.
— Как я могу быть уверена? Мне было всего двенадцать лет. Вы, взрослые молодые люди, были для меня существами с другой планеты. Я не могла отделить правду от лжи, героев от негодяев.
Одри умолчала о том, что даже в то давнее время чувствовала: Джон не может оказаться негодяем. И лишь потом, после гибели Эстер, когда выяснилось, что винить в смерти сестры некого, ее ненависть распространилась на всех, кто носил фамилию Олтман.
— Все вы с ней заигрывали. Она с таким воодушевлением говорила о вашей троице… словно не могла дождаться, когда кто-то из вас купит ей билет и отвезет на ярмарку жизни. Фред, Юджин, Джон… Джон, Фред, Юджин… — Одри глубоко вздохнула. — Я замечала, как вы дарите ей улыбки, которые, как я уже знала, предназначены для красивых молоденьких девушек. Ваш взрослый мир слепил мне глаза своим великолепием и недосягаемостью, и я исходила завистью.
Она до боли сжала кулаки, стараясь унять волнение. Сестра, будто живая, стояла перед глазами.
— Разве я могла знать, кто из вас способен посреди ночи увлечь за собой восемнадцатилетнюю девушку, напоить ее и позволить плавать в бурлящем океане? А ведь кто-то из вас именно это и сделал.
— Вот поэтому ты и вернулась сюда, да? — Лицо Джона было непроницаемым, как у игрока в покер, привыкшего скрывать свои эмоции. — Ты решила выяснить, кто из нас приходил к Эстер той ночью, и воздать ему сторицей?
— Нет, — покачала головой Одри. — Я оказалась здесь потому, что работаю с одним из лучших американских фотографов. Конечно, я согласилась поехать с мистером Эрскином еще и потому… Потому что мне представилась возможность кое с кем поговорить, задать кое-какие вопросы и, если повезет, выяснить подробности того, что случилось с Эстер.
— И тебе повезло?
— Выяснить подробности?
— Не подробности, Одри. Ты не собиралась выяснять подробности. Ты
— В убийстве? — в ужасе вскрикнула она. — Нет…
— Да. Пусть не в сознательном, а в непредумышленном. С точки зрения полиции, такой вариант не исключался. И признание одного из нас в том, что он в трагический момент находился с Эстер, могло повлечь за собой обвинение в убийстве по неосторожности. — Джон говорил с пугающей мрачностью, с трудом сдерживая ярость. — Но полиции так и не удалось выяснить, кто же это был. А ты? Ты выяснила?
— Нет. — Одри чувствовала, что из обвинителя превращается в обвиняемую, и уже жалела, что затеяла этот разговор. — Я выяснила, кого не было. Там не было тебя.
— Откуда ты это знаешь? Разве моя татуировка отличается от прочих? Я заметил, как ты внимательно разглядывала ее. Но только сейчас до меня дошло, что ты искала вещественное доказательство.
— Нет, — отчаянно замотала головой Одри, понимая, что ее возражения звучат неубедительно. — Нет, вовсе не потому…
Внезапно Джон расстегнул манжету и протянул Одри руку изображением буревестника вверх.
— Вот. Если хочешь, можешь изучать улику сколько душе угодно. У тебя есть лупа? Мы можем найти отличительные особенности.
— Нет, — упрямо повторила она. — То была не твоя рука.
— Откуда ты знаешь? — Он поднес руку еще ближе к ее глазам, и теперь рисунок был не далее фута от лица Одри. — Вглядись внимательнее. Не эта ли рука на твоих глазах увлекла Эстер навстречу смерти?
— Нет. — Одри больше не хотела смотреть на ненавистную птицу и попыталась отвести его руку, но Джон был сильнее и к тому же преисполнен решимости довести дело до конца.
— Так это та самая татуировка? — В его настойчивом голосе слышалась тревога.
— Не знаю, — сдалась она. — Могла быть. Но теперь меня это больше не волнует.
— Зато волнует меня. Я всю жизнь нахожусь под гнетом подозрений. И терпеть их не могу, особенно между людьми близкими. — Он с легкой печалью погладил ее по щеке. — Я просил тебя всего лишь о двух вещах — о честности и о доверии. — Коснувшись подбородка, он приподнял ее лицо. — Ни того, ни другого добиться мне не удалось. А жаль.
— Я доверяю тебе, — с отчаянием выкрикнула Одри. — Полностью.
— Нет, — резко бросил он. — Если бы ты в самом деле доверяла мне, то не скрывала бы, кто ты такая. Ты бы сразу рассказала мне, что именно видела той ночью, и спросила бы, не моя ли то была рука. Ты не сделала этого, потому что не поверила бы мне на слово.
Одри не могла возразить, потому что Джон говорил чистую правду.
— Ну хорошо, — чуть не плача, согласилась она. — Может, я боялась… боялась завести разговор об этом, боялась правды, опасалась, что выясню истину. — Одри набрала в грудь воздуха. — Но я отдала тебе свою любовь. — Она посмотрела на дорогого ей человека сквозь подступающие слезы. — Я полюбила тебя. Разве этого недостаточно?