Хозяйка

Старая больница обнимала крыльями корпусов заброшенный парк, не дотягивалась пустыми шпилями до низкого серого неба. Когда-то над ней возносились позолоченные кресты, ныне замененные латунными струнами. Стайка студентов, яркая, как снегири на снегу, возбужденная и белозубо хохочущая, шла к крайнему левому зданию, стоящему на отшибе. Сбитые ступени привели в вестибюль с необычайно высокими сводами потолков. На стенах кое-где сохранилась лепнина, однако вся поверхность была закрашена серой краской.

— Эй! Хозяин! — крикнул Артем Иноземцев, сложив ладони рупором. — Прибыло свежее мясо!

Дружный хохот был ему ответом. Дураки! Тогда они смеялись, только палец покажи. Сейчас-то Татьяна прекрасно понимала, что смех и кажущийся цинизм фразы был призван скрыть общую нервозность, подбодрить желторотых первокурсников, пришедших на первую экскурсию в анатомический театр при одной из старейших городских больниц.

На шум вышел высокий черноволосый парень. Его длинные, как у обезьяны, руки едва не доставали до колен. Он, прищурившись, посмотрел на практикантов, махнул ладонью на неприметную дверь.

— Там переодевайтесь. Затем прямо по коридору в белую дверь. В предбаннике подождёте.

Толкаясь и встревожено щебеча, словно стайка воробьев, они разделись в маленькой комнатке, покидали куртки и пальто на покоцанную банкетку, надели новенькие белые халаты, одинаковые голубые бахилы и — некоторые — даже шапочки. С шутками-прибаутками добрались до «предбанника», где замолчали, бледнея от волнения и запахов, едко щекочущих ноздри. Запахов формалина и дезинфекции. Плиточных полов и облезлых каталок. Клеенки. Холода. Смерти.

Дверь распахнулась. Давешний обезьян, сдвинув шапочку на затылок, оглядел враз притихшую компанию и усмехнулся.

— Мясо, говорите? — в его устах это прозвучало жутко. — Сразу предупреждаю. Некоторым становится плохо. Таких более стойкие товарищи выводят под белы рученьки в коридор и сажают на диванчик у окна. Окно можно открыть. Ну, пошли, что ли?

Они оказались в длинном серо-зеленом коридоре. «Так вот он какой — тот самый тоннель!» — подумалось Татьяне. Только вместо света в его конце, закрыла почти всю торцевую стену крашеная черная дверь.

— Там, — махнул как раз в ту сторону провожатый, — мертвецкая. Мои клиенты ждут своей очереди. Они тихие и покойные люди, никогда не ссорятся и не сетуют на потерянное время…

Татьяна мельком оглядела лица соратников. У всех без исключения глаза

горели нервическим блеском. Лизочке Панаевой, кажется, уже было плохо. Она вцепилась в плечо Артема Иноземцева и висела на нем, как шуба, вывешенная для просушки на балкон. Татьяна тоже не отказалась бы вцепиться сейчас в чье-нибудь плечо. Юмор патанатома был таким же едким, как и местные запахи — от него становилось дурно.

— За этими двумя дверями — залы для вскрытий. Напротив — зал для косметических процедур. Выдача трупов с заднего крыльца ежедневно с девяти ноль-ноль до четырнадцати ноль-ноль. В субботу с девяти до пятнадцати, — продолжал вещать между тем Харон-юморист, неуловимым движением открывая одну из дверей.

Толпа качнулась внутрь, рассредоточилась вдоль стен и застыла, оглядываясь то ли жадно, то ли испуганно.

Глазам Татьяны предстала комната метров тридцать в поперечнике с двумя высокими постаментами по центру, накрытыми мраморными плитами. Мрамор когда-то был белоснежным, но за годы приобрел неряшливо-коричневатый оттенок. На полу валялся резиновый шланг, из которого тонкой струйкой текла вода, впитывала розовое и красное, сливалась в воронку-сток в полу. Один из столов был пуст и относительно чист. На другом лежала кукла, раскинувшая безжизненные руки и страшно бледные ноги. Под спиной у нее стояла деревянная подставочка, из-за чего тело выгибалось грудью вверх. Грудная клетка была вскрыта, часть реберной решетки откинута, словно калитка, распахнутая порывом ветра. Внутри было красно.

— Женщина, — полюбовавшись произведенным эффектом, озвучил Харон, — сорок пять лет. Острая тромбоэмболия легочной артерии. Кто-нибудь знает симптомы?

Застывшая в дверном проеме Татьяна никак не могла осознать услышанное. Женщина? Сорока пяти лет? Вот эта вскрытая, безжизненная оболочка? Кто-то ощутимо двинул ее плечом. Она проводила недоуменным взглядом спешно удаляющуюся по коридору спину. Иноземцев!

— Ближе подходите. Покажу вам, как выглядит пораженное легкое. Вот это — здоровое. А вот в это попал тромб. Да так там и остался…

Татьяна оказалась на первой линии. Заглянула в разверстую рану, в которую превратилось человеческое тело. Разглядела крупные сгустки свернувшейся крови, багровую губку убитого легкого. Но замутило не от этого. С края постамента, обрамляя остроносое запрокинутое лицо, свисали кукольные медные локоны. Она развернулась и, расталкивая сокурсников, не слушая смешков в спину, поспешила прочь. Краем глаза заметила только, с каким болезненным любопытством вытягивает шею, заглядывая внутрь сломанного человеческого механизма, Лизочка Панаева.

Сама не помнила, как дошла до дивана. Упала в продавленное сидение, словно в омут, закрыв лицо руками.

Уже пришедший в себя Артем тихонько постучал ее по плечу.

— Ты как, Крылова?

Она только молча покивала головой. Артем шире открыл форточку над ее головой.

— Дыши. Сейчас пройдет!

Татьяна посидела немного. Отняла ладони от лица, улыбнулась ему.

— Все нормально. Привыкнем, да?

— Да… — его голос звучал не очень уверенно. — Там еще вонь эта…