Храбрая Катя
Шрифт:
Я сразу узнал гадюку — очень ядовитую змею. От её укуса человек, если не умрёт, то долго будет болеть.
Опомнился я, схватил палку, замахнулся, чтобы убить такую опасную соседку, и вдруг остановился. А что понадобилось гадюке на наших мешках? Сахар змеи не едят, сухари — тоже, и крупа им как будто ни к чему. «Да ведь она здесь на мышей охотится! — догадался я. — Сидит под брезентом и ждёт. Сунется какой-нибудь серый хвостатый жулик, и в один миг настигнут его ядовитые змеиные зубы. Вот так помощница у нас появилась! Вот так мышеловка!..»
Позвал я Василия Васильевича.
— Гляди, —
— Ты её не гони, — сказал Василий Васильевич. — Пусть сидит, пусть наш склад сторожит.
— А как же чай? — спрашиваю. — Надо же нам сахар достать.
— Ничего, ничего, — отвечает Василий Васильевич. — Вон речка рядом — водички попьём.
— А обедать как же? Крупа нужна, соль…
— Ничего, ничего, — говорит Василий Васильевич. — Вон речка рядом — водички попьём.
— Ну, нет, — не согласился я. — Какой же это будет отдых, если мы с тобой одну водичку станем пить на завтрак, на обед и на ужин?
Отшвырнул я палку, взял тоненький прутик и легонько постукал им змею по узорчатой спине: отойди, мол, в сторонку, дай нам сухари взять — чаю напиться. Гадюка повертела головкой, высунула чёрный раздвоенный язычок, сползла с мешков и исчезла в густой траве.
Огорчился Василий Васильевич:
— Не приползёт она назад, не вернётся.
— Что же делать, — ответил я. — Пусть уж лучше мыши. С ними хоть к мешкам подойти можно. А с этой попробуй сунься: возьмёт да и тяпнет. Зубы-то какие!..
Сели мы чай пить. Пока по три кружки выпили, совсем стемнело. А мы всё гадаем: приползёт назад наша ядовитая мышеловка или не приползёт?
После ужина пошёл я положить под брезент сахар и сухари, гляжу: змея лежит на прежнем месте, устроилась на мешке с крупой.
— Ну, — воскликнул Василий Васильевич, — теперь берегитесь, мыши!
Так и поселилась гадюка на нашем продовольственном складе. Днём нас мыши не беспокоили, и она куда-то уползала: должно быть, по своим змеиным делам. Зато в сумерки, когда вся тайга вокруг наполнялась осторожным шорохом, шуршанием, попискиванием и потрескиванием веток, она возвращалась, словно приходила на дежурство, и устраивалась на мешках под брезентом.
Перестали пропадать у нас сухари и крупа. Успокоились мы. И очень нам нравилось, что охраняет наши припасы такой необыкновенный сторож.
Долго не удавалось мне подсмотреть, как змея охотится. А один раз удалось.
Случилось это вечером. Ярко горел костёр и освещал всю полянку, на которой стояла наша палатка. Брезент на мешках был откинут, и я хорошо видел гадюку, которая лежала свернувшись, будто кусок верёвки.
Вдруг я заметил, как сбоку на мешки проворно вскарабкалась мышь. Наверно, она не видела змеи и принюхивалась, шевеля усиками, словно примеривалась, в каком месте начать прогрызаться к вкусным сухарям. Я смотрел очень зорко, затаив дыхание и боясь пошевелиться. И всё-таки мне не удалось уследить за точным и быстрым движением змеиной головы. Мне показалось, что мышь просто увидела гадюку и от страха кубарем скатилась в траву. Да и змея не погналась за ней, а осталась спокойно лежать на мешках. «Не всегда, оказывается, у тебя бывает удачная охота», — подумал я.
Но вот гадюка пошевелилась. Медленно развернулись узорчатые кольца. Змея соскользнула с мешков и поползла куда-то. Я пошёл за ней, раздвигая прутиком травинки. А она всё ползла и ползла, извиваясь тоненьким блестящим ручейком — от пенька к пеньку, от камня к камню… А потом я увидел мышь. Ту самую. Она лежала шагах в тридцати от палатки, мёртвая. Значит, ядовитая мышеловка всё-таки успела её укусить! Укусила, подождала и поползла по мышиному следу. Она, конечно, знала, что яд действует верно и быстро. Куда ей было торопиться?
Целую неделю прожила гадюка у нас на мешках. Может быть, она жила бы и дольше. Но однажды случилась беда.
В то утро Василий Васильевич вернулся с охоты сердитый. На ближнем озерке ему не удалось подстрелить ни одной утки. Он только весь промок и едва не утопил в болоте своё ружьё — двустволку. Сердитый и мокрый, он полез в палатку переодеться. А потом достал тряпки, ружейное масло, шомпол — деревянную палку, которой прочищают ружейные стволы, — и уселся на траву, чтобы почистить двустволку. И надо же было ему устроиться как раз возле нашего продовольственного склада!..
Не знаю, почему в то утро наша ядовитая мышеловка не уползла, как уползала всегда. Может быть, у неё ночью охота была особенно удачная, и она объелась; может быть, решила поохотиться и днём… Только лежала она в то утро под брезентом, и ни я, ни Василий Васильевич её не заметили.
Мой друг накрутил на шомпол тряпку, обмакнул её в масло и стал водить ею внутри ружейных стволов. Потом он посмотрел сквозь вычищенные стволы на свет, а шомпол с тряпкой бросил на мешки. Бросил… И тут послышалось возмущённое шипение. Так шипят кошки, когда разозлятся. Из-под брезента выползла гадюка и молнией пропала в траве.
— Что ты наделал! — набросился я на Василия Васильевича.
— Да кто же знал, что она там сидит? — растерянно и огорчённо оправдывался Василий Васильевич.
А вечером ядовитая мышеловка не приползла, как приползала обычно. Не было её ни на другой, ни на третий вечер. Она не вернулась больше. Наверно, здорово обиделась на нас с Василием Васильевичем.
Зато как расхрабрились мыши! С жадностью накинулись они на наши беззащитные припасы. И по вечерам, слушая, как они возятся, шуршат и пищат в траве, мы с грустью вспоминали о ядовитой мышеловке, к которой оба успели очень привыкнуть.
Говорящая рыба
Не обманул меня Василий Васильевич, когда говорил, что в таёжных речках рыбы видимо-невидимо. Только рыба в Забайкалье особенная. Нет там в речках ни окуней, ни щук, ни пескарей. Водятся в быстрых таёжных реках юркие серебристые хариусы с красными пятнышками на боках, чинно ходят большеголовые зеленоватые ленки…
Удить рыбу мне понравилось. Насадишь на крючок кузнечика — в Забайкалье их называют «скачками», — закинешь леску подальше, пусть даже без поплавка, с одним грузилом, и сразу бросятся к приманке любопытные жадные хариусы.