Храм Фортуны II
Шрифт:
Позже караульные за кувшином вина рассказали своим сородичам, что человек этот появился перед их постами со стороны Эмиса и решительно потребовал позвать Сигифрида. Говорил он на языке херусков, но с сильным акцентом.
После некоторого колебания воины доложили своему командиру. Тот приказал доставить мужчину к нему в шатер, поговорил с ним с глазу на глаз не дольше, чем требуется нормальному варвару, чтобы обглодать свиную лопатку, и тут же повел незнакомца к великому вождю.
Херман беседовал с ним гораздо дольше, а под утро и отдал приказ воинам
В просторной, но задымленной и закопченной хижине, сложенной из бревен, в которой Херман — на римский манер — устроил свой штаб, было теперь тесно и душно.
Людей собралось очень много; маленькие, затянутые бычьим пузырем окошки плохо пропускали воздух, а дверь вождь запретил открывать по соображениям секретности, да еще и выставил вокруг дома два кольца охранников из самых свирепых херусков.
Те были недовольны, так как им приказали не пить на посту пива, но ослушаться своего грозного начальника не посмели и теперь «бдительно» несли караул, опершись на тяжелые фрамеи и позевывая время от времени.
В армии Германика за такую службу их бы уже отделали розгами, но тут — другое дело. Дикари всегда неохотно подчинялись чьим-либо указаниям, только себя считая самыми смелыми и умными, и Херман даже не пытался заставлять их неукоснительно соблюдать дисциплину — он знал, что даже авторитет великого вождя не спас бы его от расправы соплеменников, и ограничился в своем войске минимумом необходимой строгости,
А в доме его в тот вечер собрался, наконец, Большой совет, на который прибыли делегаты от всех германских племен, населявших территорию от Рена до Альбиса, от Герцинского леса до Тевтобургского.
Тут были предводители херусков — сам Херман, Сигифрид и Зигмирт; вождь хаттов — Ульфганг, которого недавно разгромил Германик; глава хауков — седой бородатый хитрый Зигштос; достойные послы от племен поменьше — сигамбров, хамавов, марсов.
А в углу одиноко сидел закутанный в темный плащ человек; его лицо прикрывал капюшон, он не смотрел по сторонам, но внимательно прислушивался к разговору, с трудом продираясь сквозь особенности германских языков и диалектов.
После того, как шаман принес жертву лесным Богам, немилосердно навоняв в помещении какими-то ритуальными травами и кусками кожи, которые он сжег в примитивном каменном очаге, Большой совет начался.
Лица вождей были серьезными — они прекрасно понимали, что позвали их не на пир, а если и на пир, то весьма кровавый, с которого многие уже не вернутся.
Впрочем, война и смерть были их ремеслом, к которому варваров готовили с детства, и никто из них не боялся врага или гибели, боялись они лишь позора.
А ведь именно позором покрыли многие из них себя в последнем сражении с римскими войсками. Не успев даже сформировать ряды, они бросились врассыпную, не выдержав страшного удара железных легионов. И очень им не хотелось, чтобы такая ситуация повторилась. Вот чего опасались храбрые воины, собравшиеся на Большой совет, вот чего хотели избежать и вот почему хмурились они, слушая слова своего предводителя.
Херман — рослый, широкоплечий, слегка грузный мужчина с небольшой бородой и густыми светлыми волосами — тяжелым шагом прошел на середину комнаты и медленным взглядом обвел всех собравшихся.
В то время ему только исполнился тридцать один год (Германик, его коварный враг, был на одиннадцать месяцев младше), но, несмотря на молодость, вождь херусков пользовался громадным авторитетом как в своем племени, так и среди других варваров.
Еще в детстве он попал в плен к римлянам, когда армия Друза промаршировала от Рена до Альбиса, сметая всех на своем пути.
Вместе с другими мальчиками знатных германских родов он был отправлен в Рим, на воспитание.
Август все время держал при своем дворе несколько десятков ребятишек — то ли захваченных в качестве военной добычи, то ли присланных в роли заложников зависимыми от Рима правителями.
Он очень хотел вылепить из этого податливого детского материала будущих цивилизованных и образованных царей и вождей — верных союзников Империи, на которых впоследствии можно было бы смело положиться в случае необходимости.
Некоторые легко поддавались дрессировке — в основном это были эллины из Малой Азии, но другие — парфяне, например, и германцы — лишь делали вид, что готовы служить интересам Рима, но в глубине души оставались верными своим традициям и любви к свободе.
Особенно это касалось гордых, не знавших рабства херусков, которые никак не могли позволить кому-либо диктовать им свои законы.
И главным среди этих непримиримых был Херман, которого римляне называли Арминием, не в силах выговорить его варварское имя.
До поры до времени юный вождь — со свойственным дикарям коварством — ловко прикидывался другом римлян и даже у Августа не возникло сомнений в его лояльности.
Когда Херман достиг подходящего возраста, он — вместе с другими соплеменниками, которые должны были помочь ему установить цивилизованную власть над херусками и превратить это воинственное племя в покорных данников Империи — был отправлен в родные края.
— Там он получил под свою команду крупное соединение германцев, присягнувших на верность Риму, и вместе с ними поступил в распоряжение наместника провинции за Реном Публия Квинтилия Вара.
Херман старательно выполнял свои обязанности, поддерживал в своем войске строгую дисциплину и всячески пытался втереться в доверие к самодовольному проконсулу, используя самую грубую лесть и богатые подарки. Он не гнушался даже участвовать в оргиях, которые регулярно устраивал Вар, что отнюдь не способствовало его популярности у подчиненных, верных древним суровым традициям и моральным принципам.
А римские офицеры лишь посмеивались, наблюдая за ним. Они полагали, что таким путем примитивный варвар хочет сделать карьеру и ищет покровительства влиятельного консуляра Публия Квинтилия.