Храм Фортуны II
Шрифт:
Тиберий задумчиво кивнул. Да, это так. Германик верен долгу и присяге, но не позволит и никому другому нарушать их.
— Вот видишь, — продолжала Ливия. — Наше положение еще не настолько прочно, сенат еще не лежит у наших ног и готов в любой момент переметнуться от тебя к Германику.
У нас есть хорошее средство прижать их и сделать своими рабами, но для этого надо иметь свободу действий.
— И что это за средство? — без особого интереса спросил Тиберий. — Мечи преторианцев и твой верный пес Сеян?
— Не совсем, — улыбнулась Ливия. — Да, Сеян готов выполнить любой наш приказ, но он тоже боится Германика. И ему нужно какое-нибудь юридическое основание, чтобы развязать репрессии против сенаторов и прочих смутьянов.
— А у тебя есть это основание? — спросил цезарь.
— Да, — ответила Ливия. — Я говорю о добром старом законе об оскорблении величия римского народа. Ведь он настолько расплывчатый, что по нему можно осудить практически за любой поступок, даже намерение. Поэтому закон сей — crimen laesae maiestatis — весьма действенное оружие в руках единоличного правителя.
Особенно сейчас, когда появился культ Божественного Августа, к которому люди еще не привыкли. Многие до сих пор относятся к покойному цезарю, как к простому смертному, и это следует использовать.
— Каким образом? — непонимающе спросил Тиберий.
— О, — усмехнулась императрица, — не мне тебя учить. Ведь ты же сам недавно дал прекрасный пример, как следует наказывать за неуважение к Августу. Помнишь того парикмахера?
Тиберий медленно кивнул. Да, он вспомнил. Тогда он не придал этому эпизоду особого значения, а вот мать сразу сообразила, как можно использовать подобные случаи.
Это произошло месяц назад. Тиберий прогуливался на Форуме, а мимо проходила какая-то похоронная процессия. Вдруг цезарь заметил, как некий человек подбежал к носилкам с телом покойного и что-то шепнул ему на ухо. Заинтригованный Тиберий приказал подвести к нему мужчину, который оказался парикмахером из Аполлинского квартала, и спросил, что это такое тот сказал мертвому.
— Я попросил его, — дерзко ответил парикмахер, — чтобы он, когда попадет в царство Плутона, передал Августу, что завещанные им подарки для народа еще не выплачены полностью.
Тиберий просто дар речи потерял от возмущения. А придя в себя, отправил шутника в тюрьму за высказывание о Божественном Августе в неподобающем и кощунственном тоне.
Естественно, основной причиной его гнева был намек на то, что он, Тиберий, не спешит расставаться с деньгами, предназначенными Августом для народа, но обвинение в святотатстве позволило и так примерно наказать языкастого парикмахера.
Ливия, узнав об этом случае, ничего не сказала, но запомнила его и решила использовать в своих целях.
— Вот видишь, — продолжала она, — ты сумел приструнить этого вольноотпущенника, а чем же лучше почтенные сенаторы? Ведь для закона не имеет значения, оскорбил ли Бога Августа консул или последний раб? Наказание предусмотрено одно и то же.
Смотри, как интересно получается. Оскорбил-то этот парикмахер тебя, а осудили его за профанацию имени Августа. И так можно поступать и впредь: всех неугодных нам отправлять в тюрьму, ссылку, а то и на казнь, прикрываясь заботой о культе Божественного Августа. Уж поверь мне, сынок, повод всегда найдется.
— Какая ты циничная, матушка, — недовольно сказал Тиберий. — Тебя бы саму сейчас следовало осудить по этому закону.
Ливия довольно расхохоталась.
— Помнишь, как я тебе говорила когда-то: что позволено Юпитеру, не позволено быку. Не забывай этого, дорогой.
— Ладно, — согласился цезарь. — Мысль неплохая. Вся эта банда из курии у меня уже в печенках сидит. Видеть не могу ни Гатерия, ни Азиния Галла, ни Квинта Аррунция...
— Придет их час, — торжественно произнесла императрица. — Клянусь Марсом Ультором-Мстителем, что они за все нам заплатят, за все насмешки и издевательства.
Она замолчала, и несколько секунд в комнате стояла полная тишина. Потом Ливия снова заговорила:
— Так вот для начала нам надо как-то изолировать Германика от армии, но и в Риме не оставлять. Почему бы тебе не поручить ему какую-нибудь миссию в Малой Азии или в Сирии? Пусть совершит инспекционную поездку, проверит, какова обстановка в провинциях. Ведь он является твоим приемным сыном и первым помощником в управлении государством. Нельзя же все время проводить на войне, а государственную деятельность совсем забросить. Как ты считаешь?
— Да, мысль неплохая, — согласился Тиберий. — Надо отозвать его из Германии. Но кого же назначить командующим?
— О, — Ливия пренебрежительно махнула рукой. — Да хотя бы Друза. Германик наверняка уже так отколотил варваров, что они теперь лет десять из леса не выйдут.
— Ладно, подумаю еще, — сказал Тиберий. — Так говоришь: пусть едет на Восток?
— Именно. А мы уж позаботимся, чтобы у него было достаточно работы и вернулся он в Рим не так скоро. Нынешний наместник Сирии — Гней Пизон — мой преданный слуга и сделает все, что я попрошу. Он постарается, чтобы Германик не скучал в поездке.
И она довольно хихикнула, потирая свои маленькие сухонькие ладошки, желтые, словно пергамент.
— Хорошо, — согласился цезарь. — Так и сделаем. У тебя есть еще вопросы? Я бы хотел теперь отдохнуть.
— Только один, сынок, — медовым голосом сказала императрица. — Но сначала повтори еще раз: мы помирились с тобой?
— Да, — неохотно буркнул цезарь.
— И мы теперь друзья и союзники? — настаивала императрица с улыбкой на бледных губах.
— Да.
— В таком случае, не откажи мне в одной любезности, сынок.