Храм любви при дворе короля
Шрифт:
– Итак, мой сын?
– Я знаком с этим Мором, Ваше Величество.
– Тогда расскажи, что знаешь о нем.
– Он юрист, сир, я видел его, когда учился вместе с сестрами в Элтхеме. Он приходил с Маунтджоем и этим ученым, Эразмом; Эразм навещал Маунтджоя, потому что когда-то обучал его.
– Ясно, – сказал король. – И как же выглядит этот Мор?
– Он среднего роста, сир. С румяным лицом. У него веселый взгляд, манера говорить вызывает у слушателей смех.
– Похоже, его манера говорить вызвала непонятную жадность в нашем парламенте. Мы этого не потерпим. Это все, что
– Все, сир.
Король махнул рукой, и принц, поклонясь, вернулся к своему стулу.
– На Мора нужно наложить большой штраф, – объявил Генрих VII.
– Он небогат, Ваше Величество, – негромко произнес Эмпсон. – Ученый, писатель, юрист… с него много не возьмешь.
Своим приближенным, Эмпсону и Дадли, король доверял. Они не уступали ему в алчности и, обогащаясь сами, обогащали его.
– У него есть отец, сир… – сказал Дадли.
– …которого, – добавил Эмпсон, – пожалуй, можно оштрафовать на сто фунтов.
– Посадите его в Тауэр.
– По обвинению в нелояльности сына, Ваше Величество?
– Нет-нет. Так не годится. Поройтесь в его делах, предъявите какое-нибудь обвинение. Выясните, чем он владеет, а мы затем примем решение о сумме штрафа. И поторапливайтесь.
Король пожелал остаться наедине с сыном.
Мальчик, стоявший у стола, пробудил в нем беспокойство, на время приглушившее гнев. Вызвано было оно внешностью принца: гордая посадка головы, очень белая кожа, буйные золотистые волосы, небольшие чувственные губы, ярко-голубые глаза живо напомнили королю его деда с материнской стороны; и он вспомнил о распутстве этого человека.
Поэтому король счел необходимым поговорить с сыном немедленно.
Когда они остались одни, он позвал:
– Генрих.
Мальчик сразу же поднялся. Отец продолжал:
– Нет-нет, сиди. Когда мы наедине, никаких церемоний не нужно. Сейчас я хочу поговорить с тобой, как отец с сыном.
– Хорошо, папа.
– Когда-нибудь, мой мальчик, ты станешь королем этой страны.
– Да, папа.
– Три года назад мы не знали, что тебе уготовано такое великое будущее. Ты был тогда лишь вторым королевским сыном, и твой отец решил сделать тебя кентерберийским архиепископом. Теперь твоя стезя повернула от церкви к трону. Знаешь ли ты, мой сын, что тяготы правления перевешивают честь и славу?
– Да, папа, – ответил мальчик.
Только он так не считал. Может, это справедливо для тощих, бледных людей вроде отца, думающих лишь о том, как набить сундуки деньгами; но если король молод, привлекателен и глаза женщин при взгляде на него начинают блестеть, а молодые люди пылают завистью и восхищением, все обстоит иначе! Слава и честь могут перевесить тяготы; если Генриху VII не удалось этого добиться, то Генрих VIII непременно добьется.
– Мой сын, короля подстерегает множество искушений. Тебе хорошо бы изучить историю тех, кто правил страной раньше.
– Я изучаю, папа. На этом настаивал милорд Маунтджой, когда обучал меня.
– Бывают времена, когда короля осаждают со всех сторон, когда изменники поднимают мятежи и угрожают ему. Тут он должен действовать быстро и мудро.
– Я знаю, сир.
– Тогда тебе понятно, почему
– Я учусь, папа.
– Кое-кто хотел бы отправить этого Мора в Тауэр и выставить его голову на лондонском мосту. Но это безумие. Запомни: пусть народ думает, что парламент руководит королем; но члены парламента должны знать, что у короля есть десятки способов покарать их за неповиновение.
– Народ недоволен, – дерзко заявил мальчик. – Люди сетуют, что слишком много налогов. И ропщут на Дадли с Эмпсоном.
Что люди ропщут и на короля, наследник трона сказать не посмел, но подумал, что народ будет любить его больше, чем отца. При каждом появлении на улицах люди выражают ему восторг: «Боже, благослови принца! Благослови принца Хела!» Он очень любит свою лютню, но эти приветственные возгласы звучат приятнее. Напрасно отец берется объяснять ему, как должен вести себя король.
– Необходимо иметь людей, выполняющих черную королевскую работу, – сказал король Генрих, – и если работа эта неприглядна, сносить упреки народа – их долг. Со временем, мой сын, ты станешь не просто королем, а богатым королем. Когда я убил изменника-горбуна [1] при Босворте и взял корону, то оказалось, что я унаследовал нищее королевство.
– Убить изменника – поистине благородный поступок! – воскликнул мальчик.
– Однако путь наш к трону был опасен. Никогда не забывай этого. Будь начеку, И главное, учись на примере тех, кто правил до тебя. Используй уроки прошлого, чтобы избежать опасностей в будущем. Чертами лица и телосложением ты напоминаешь своего дедушку, короля Эдуарда. Вот это был человек!
1
Ричарда III.
При мысли о нем отец и сын заулыбались.
«Красивый и обаятельный, он с легкостью выманивал у людей налоги и называл их «добровольными приношениями». Мне бы такую способность!» – подумал король.
«Он ездил по сельской местности, как простой джентльмен, – подумал принц, – и перед его красотой и обаянием не могла устоять ни одна женщина. Мне бы такую способность!»
Солнечные лучи косо падали в окна Ричмондского дворца, и когда отец стал говорить сыну о радостях и опасностях правления, они оба позабыли о Томасе Море.
Тем временем объект королевского гнева гулял по саду красивого старого особняка в деревушке Степни держа под руку одного из ближайших друзей, своего исповедника, доктора Джона Колета, чей ум и образованность радовали его почти так же, как взаимная привязанность.
Колет был старше Томаса Мора лет на десять, он внимательно слушал рассказ о том, что произошло в парламенте.
Дослушав до конца, он покачал головой.
– Признаю, смелый поступок; однако в человеческом поведении есть грань, за которой смелость может быть названа безрассудством, а безрассудство – смелостью.