Храм на рассвете
Шрифт:
И Иманиси, и госпожа Цубакихара молча, не разговаривая, чего-то ждали. Скорее всего, одного и того же.
Госпожа Цубакихара приходила на эти тайные свидания украдкой от Макико и, опьяненная сознанием вины и ожиданием кары, мечтала, что вот сейчас сюда войдет Макико с острым красным карандашом. «Стих не слагается. Я буду смотреть на вас, попробуйте всем видом изобразить печаль. Я здесь именно для этого, Цубакихара».
А Иманиси оставался верен себе: он мечтал снова почувствовать на своем теле тот, обливающий отвращением взгляд Макико. Та первая ночь на даче в Готэмбе была вершиной мечты, которую он старался
Без глаз Макико, наблюдавших за ними, интимные отношения Иманиси и госпожи Цубакихара казались фальшивыми, приобретали оттенок вульгарного сожительства. Ведь именно она соединила их во имя своей возвышенной, благородной цели. Тот острый, как у богини, взгляд, сверкавший в полутемной спальне, взгляд свидетеля, который, сведя их, отвергал их связь, разрешая ее, презирал их и против воли признавал некую тайную справедливость их отношений. Вдали от этих глаз они были всего лишь клочками ряски, плававшими по поверхности событий, а связь этих двух людей — женщины, целиком поглощенной видениями прошлого, мужчины, живущего иллюзорным будущим, — эта связь была всего лишь соприкосновением неодушевленных предметов, так касаются друг друга шашки в коробке.
И Иманиси казалось, что в спальне, там, куда не падает свет, уже давно сидит и ждет их интимной близости Макико. Это ощущение усиливалось, Иманиси чувствовал, что должен обязательно в этом убедиться, и встал, чтобы заглянуть в спальню, — госпожа Цубакихара ничего не сказала, и он понял, что она чувствует то же самое. В небольшой комнатке, в углу тянулись вверх одни лишь лиловые ирисы в подвесной вазе…
После близости они, как обычно, не заботясь о своем виде, лежа в постели, принялись безудержно, словно подружки, болтать. Иманиси, чувствуя себя свободно, заговорил о Макико:
— Макико вас просто использует. Вы боитесь, что без нее самостоятельно не сможете писать, в настоящий момент, пожалуй, это так, но в дальнейшем, если вы решительно не порвете с ней и не станете независимой, то рассчитывать на поэтический рост нечего — вы должны сознавать, что впереди критический момент.
— Но если я решусь писать самостоятельно, то непременно перестану делать успехи.
— Почему вы так в этом уверены?
— Не уверена, а так оно и есть. Это, можно сказать, судьба.
Иманиси собирался задать вопрос, делала ли она «успехи» до сих пор, но воспитанность удержала его от подобной бестактности. К тому же по-настоящему Иманиси не хотел своими словами вносить разлад в отношения Макико и госпожи Цубакихара. Он чувствовал, что и госпожа Цубакихара отвечала ему, хорошо это понимая.
Вскоре женщина, закутавшись в простыню по самую шею и устремив взгляд в темный потолок, прочитала недавно созданное стихотворение, и Иманиси сразу принялся его критиковать:
— Стихотворение хорошее, но после него остается ощущение обыденности, оно не дает почувствовать вселенную. Причина, я думаю, вот в этой последней фразе «Синева бездонна» — в ней нет полета, она дает общее представление… Это, наверное, нес натуры?
— Да. Вы совершенно правы. Когда я его только написала, мне было бы обидно
— Тут я недавно встретила Кэйко. Интересную историю услышала.
— Что за история?
Лежавший на спине Иманиси сразу подобрался, сел, уронил пепел сигареты на простыню, которой укрылась госпожа Цубакихара.
— О Хонде и тайской принцессе, — ответила женщина. — Недавно Хонда приезжал тайком на свою дачу в Нинооке с принцессой и ее другом — племянником Кэйко, его зовут Кацуми.
— Они что, спят втроем?
— Господин Хонда таких вещей не делает. Он умный, спокойный человек, наверное, просто великодушно помог молодым влюбленным. Все видят, что Хонда балует девушку, но у них такая разница в возрасте, да и вряд ли есть о чем говорить.
— А при чем тут Кэйко?
— А это уж вышло случайно: Кэйко поехала к себе на дачу, у ее Джека был выходной, и он ночевал там, — так вот, около трех утра в дверь вдруг стали стучать, и ворвалась принцесса. Разбудила Кэйко и Джека и, сколько те ни спрашивали, что случилось, упорно молчала, видно, попала в переплет. Кэйко уговорила ее остаться ночевать и решила утром связаться с Хондой.
Они с Джеком проспали: Кэйко сунула ему чашку кофе, спешно усадила в джип и вышла к воротом проводить и тут столкнулась с Хондой — лицо у него было прямо белое. Кэйко смеялась, говорит, впервые видела его таким растерянным.
Она поняла, что Хонда ищет Йинг Тьян, поэтому решила немного подразнить его и спросила: «Что это с вами? Спешите на прогулку?» У Хонды прямо голос срывался, когда он объявил, что Йинг Тьян пропала. Подразнив его как следует, Кэйко, когда он уже собрался уходить, наконец сказала: «Йинг Тьян у меня», тут этот Хонда, которому почти шестьдесят, покраснел и так обрадовался: «Правда?»
Кэйко проводила его в комнату для гостей — увидев лицо мирно спящей Йинг Тьян, он в прострации опустился на стул и застыл. Йинг Тьян шум не разбудил, она продолжала спать: ротик приоткрыт, черные волосы рассыпались по щекам, длинные ресницы сомкнуты. Ужас, который был на ее лице, когда она влетела в дом Кэйко несколько часов назад, исчез, на лице снова воцарилось наивное выражение, девушка дышала ровно и повернулась во сне так, словно видела приятные, сладкие сны.
38
Для Хонды принцесса Лунный Свет снова пропала. Сплошь тянулись дождливые безлунные дни.
Увидав тем утром лицо спящей Йинг Тьян, Хонда побоялся нарушить ее сон: он попросил Кэйко позаботиться об Йинг Тьян и уехал в Токио, ему было стыдно, и он с ней ни разу не встретился. От Йинг Тьян тоже не было известий.
Внешне все было мирно и спокойно, и Риэ начала проявлять признаки ревности.
— Что-то последнее время нет никаких новостей о нашей тайской принцессе, — говорила она как бы невзначай за едой. Улыбка была спокойной, но глаза внимательно вглядывались в лицо Хонды.