Храм на рассвете
Шрифт:
Хонда, проталкиваясь между посетителями, обошел тесный магазин в поисках чего-нибудь интересного и оказался возле полки с популярными журналами. Здесь стоял молодой человек в спортивной рубашке, по виду студент, он внимательно читал какой-то журнал. Необычная сосредоточенность, с которой он смотрел не отрываясь на одну и ту же страницу, издалека привлекала внимание. Подойдя к молодому человеку справа, Хонда без всякого умысла скользнул глазами по той странице, на которую смотрел юноша.
Перед глазами была плохо отпечатанная, какого-то голубоватого цвета фотография обнаженной женщины — она
Однако Хонда, оказавшись рядом, обратил внимание на неестественность его позы — тот словно застыл, линия затылка, профиль, глаза — все напоминало скульптуру с египетских барельефов. И тут Хонда увидел, что рука юноши, засунутая в правый карман брюк, безостановочно совершает энергичные движения.
Хонда сразу ушел из магазина. Долгожданная прогулка была испорчена.
«Почему он занимался этим на глазах у всех? Может, у него нет денег, чтобы купить журнал? В таком случае мне следовало бы молча купить ему журнал. Почему я этого сразу не сделал. Следовало бы, не колеблясь, дать ему денег».
Но, пройдя не больше чем расстояние между двумя телеграфными столбами, Хонда изменил свое мнение:
«Нет, вряд ли дело в этом. Если бы он так хотел получить тот журнал, то мог бы купить его, заложив хотя бы вечное перо — денег вполне хватило бы».
Почему Хонда не должен был покупать журнал? Воображение Хонды разыгралось. Он близко принял к сердцу то, что касалось незнакомого ему юноши.
Возвращаться с такими мыслями домой и встречаться с женой было неприятно, поэтому Хонда решил пойти кружным путем и, не сворачивая у методистской церкви, двинулся по улице дальше.
Вряд ли студент не мог принести журнал домой, потому что там некуда его спрятать. Хонда уже решил, что юноша живет один, где-то снимает жилье. Хонда мог понять одиночество, которое, словно домашнее животное, бросалось на юношу, когда он возвращался в свою комнатку, — скорее всего, он боится открыть страницу с обнаженной, связанной женщиной, потому что ему придется разделить эту радость с собственным одиночеством. Устроенная им самим абсолютная свобода — свобода тюремной клетки, и конечно страшно на этом запущенном, крошечном пространстве, в этом темном гнезде, наполненном зовом семени, оказаться лицом к лицу с обнаженной фарфорово-голубой женщиной с протянутой по ее груди веревкой, увидеть эти расширенные, как вздыбленные крылья голубя, ноздри. Общаться со связанной женщиной, имея такую неограниченную свободу. Это уже сродни убийству… Именно поэтому он и предпочел выставить себя на обозрение. Жуткие условия были просто необходимы, чтобы выразить тончайшие, как шелковая нить, ощущения, таящиеся в зове плоти.
Какие-то особенные, грубые, сладкие как патока чары. Определенно, будь у юноши художественно выполненная фотография прекрасной модели, она не вызвала бы у него такого желания. Желания, похожего на ветер, который бушует ночами на улицах большого города. Темного, слишком огромного. Дорога, по которой бежит пламя, и подземная сточная канава чувств… Хонда смотрел на свой дом, стоя у величественных каменных ворот, оставшихся со времен отца, и думал, что ему следует жить не так, как отец
35
Хонда просил Кэйко купить ему сигары и, пользуясь случаем, сказал, что хотел бы поговорить с ней и Кацуми, так что Кацуми приехал за ним на машине к конторе. Во второй половине дня солнце припекало, как в начале лета.
Настоящих «гаван» не было, но в магазине для американцев можно было приобрести сигары американского производства из Флориды. Хонда с Кацуми отправились к бывшему универмагу «Мацуя», где теперь располагался этот магазин, чтобы встретить Кэйко с купленными сигарами.
Хонда, конечно, не мог войти в магазин для американских военных. Он велел Кацуми поставить машину перед магазином и из окна наблюдал за выходом. У окон с белыми занавесями слонялись художники, предлагая выходившим военным нарисовать их портрет. Молодые люди, вернувшиеся, похоже, из Северной Кореи, особенно не сопротивлялись и начинали позировать. Среди них была молодая девушка в синих джинсах — американка, которая приходила за покупками, — она позволила себя рисовать и присела на латунные поручни у окна.
Все это в ситуации, когда надо было как-то убить время, представляло интересное зрелище. Американские солдаты, которые с серьезными лицами, не смущаясь, позировали на виду у всех, выглядели так, словно выполняли профессиональные обязанности, и непонятно было, кто, собственно, клиент. Вокруг стояли зеваки — место того, кто, насмотревшись, уходил, сразу занимал другой, а над толпой, словно скульптура, выступала голова и розовая шея высокого американца.
— Что-то долго, — бросил Хонда Кацуми и вылез из машины, собираясь побыть на солнышке.
Смешавшись с толпой, он стал смотреть на позировавшую молодую девушку-американку. Она не была красавицей. На ней были надеты синие джинсы и полосатая, с коротким рукавом рубашка мужского покроя, солнечные лучи, косо падавшие на лицо, освещали часть щеки с россыпью веснушек, из-за того, что девушка жевала жвачку, лицо иногда кривилось. Оно не было ни надменным, ни холодным. Ей не мешало, что на нее смотрят, взгляд темно-рыжих глаз был почти неподвижен — словно привязанный, он был направлен в одну точку. Хонда ощутил внезапно вспыхнувший интерес к девушке, для которой чужие взгляды были не более чем воздух вокруг — «может статься, это именно то, что мне нужно…». В этот момент с ним заговорил стоявший рядом мужчина. Он некоторое время пристально вглядывался в лицо Хонды и в конце концов обратился к нему со словами:
— Кажется, мы где-то встречались? Заговоривший был маленьким, словно мышь, одет в жалкий пиджачишко. Волосы буквально срезаны у висков, в бегающих глазках смесь заискивания и угрозы. Едва взглянув на него, Хонда почувствовал тревогу.
— Простите… Не помню… — холодно произнес Хонда.
— Да ночью, там, в парке, вместе любовались, и не раз…
Хонда побледнел, всеми силами стремясь сохранить самообладание. И повторил холодным тоном:
— He понимаю, о чем вы. Наверное, обознались.