Храм на рассвете
Шрифт:
По этому можно судить, что во сне Киёаки принадлежал к королевской семье Сиама.
Усевшиеся на балках павлины роняют сверху белый помет, на пальце у Киёаки перстень с изумрудом, который носил один из принцев.
В изумруде появляется «прелестное женское личико».
Это определенно личико той маленькой, безумной принцессы, именно оно отражается в изумруде кольца, там же отражается лицо склонившегося над перстнем Киёаки, а потому не подлежит сомнению то, что в принцессу переселилась душа Киёаки, а позже душа Исао.
Любой, слушая красочные рассказы сиамских принцев об их родине, мог увидеть такой сон, в этом не было ничего странного, но
Это было очевидно. Стоит лишь раз перейти черту рационального, и дорога открыта. Более того, Исао не рассказывал, а потому Хонда не знал того, что, оказывается, в одну из долгих ночей там, в тюрьме, Исао видел сон о женщине из тропиков.
Хисикава все то время, что Хонда был в Бангкоке, с неизменным вниманием заботился о нем, и дело об иске к компании «Ицуи» благодаря содействию Хонды успешно разрешалось. В частности, обнаружились упущения с тайской стороны — стороны истца.
Согласно 473-й статье торгового кодекса Таиланда, в основу которого были положены законы Америки и Англии, продавец не может нести ответственности за дефекты товара, например, в следующих случаях:
1) если покупатель знал о дефектах в момент покупки или если мог узнать о них при обычной проверке;
2) если дефекты товара обнаружатся во время его передачи или если покупатель принял товар без запаса;
3) если товар продавался на открытом аукционе.
Расследование Хонды позволило предположить, что тайская сторона допустила ошибки, которые подпадали под условия, сформулированные во втором и третьем пунктах. Если собрать доказательства и надавить на слабые места, то, возможно, противная сторона отзовет иск.
Компания «Ицуи», конечно, была довольна, и Хонда, в некоторой степени успокоившись по поводу работы, подумал, не попросить ли теперь Хисикаву заняться формальностями, связанными с получением аудиенции у принцессы.
Хисикава, похоже, был удручен.
Хонда никогда не испытывал особого желания общаться с людьми искусства, и практически ни разу с ними не сталкивался, и уж никак не предполагал, что здесь, в далекой стране, ему придется иметь дело с неудавшимся художником.
Странно, Хисикава, выступавший в непривычной для него роли гида, обращал внимание на самые мелкие детали, о чем бы его ни попросили, ни разу не выказал своего неудовольствия, более того, он являлся редким проводником, который в этой стране, где никуда нельзя было войти через главный вход, был отлично осведомлен о всяких окольных путях. Конечно, этот человек и сам понимал, что как сопровождающий он незаменим.
Неизвестно, какое уж он там создал в прошлом произведение, но Хисикава имел характер неисправимой творческой личности. В душе он презирал «обывателей», за счет которых существовал. Это явственно читалось у него на лице, и Хонду забавляло, что его самого Хисикава в душе считает обывателем. Хонда с удовольствием рассказывал ему об оставшихся в Японии жене и матери, о своих огорчениях по поводу отсутствия детей. По правде говоря, было интересно наблюдать, как Хисикава выражает сочувствие.
Вообще-то Хонда считал, что незрелость, которая обнаруживается в произведении искусства или в самом художнике, самое что ни есть безобразное, особенно по сравнению с той красотой незрелости, которую продемонстрировали своей жизнью Киёаки и Исао. Некоторые тянут за собой незрелость до восьмидесяти лет. Торгуют своими пеленками.
Особенно
Ему не хотелось оправдывать такого человека, но, как приглашенный, как гость, он по этикету не мог просить, чтобы ему заменили сопровождающего. Каждый раз в приемной суда или на банкете, когда тучный глава здешнего филиала «Ицуи» спрашивал: «Что, Хисикава вам пригодился?», Хонда с горьким чувством в душе отвечал: «Да, он хорошо работает», и сердился, что главу филиала вполне удовлетворяет форма ответа и он не замечает подтекста.
Хисикава усвоил темные стороны здешних отношений между людьми, ту сторону, которую можно сравнить с опавшей сырой листвой в чаще и которая на глазах превращается в перегной, так что основой профессиональных способностей Хисикавы стало проворство, благодаря которому он раньше других улавливал запах гниения; наверное, прежде он был зеленой мухой, что сиживала на тарелке с объедками у главы здешнего филиала.
— Доброе утро! — Знакомый голос Хисикавы по внутреннему телефону гостиницы пробудил Хонду от тяжелого сна. — Вы уже встали? Прошу прощения. Там во дворце спокойно заставят человека ждать, но ужасно строго соблюдают назначенное для высочайшей аудиенции время, так что я специально пришел пораньше. Вы можете не торопясь побриться. Завтрак? Нет, нет, не беспокойтесь. Нет, я, правда, не завтракал, но спокойно могу обойтись без этого. Что? У вас в номере вместе с вами? Тронут, очень тронут. Ну, если вы настаиваете, то я сейчас поднимусь к вам. Через пять минут? Или через десять? Я не дама, поэтому не стесняйтесь.
Он уже не в первый раз принимал участие в «роскошном» истинно английском завтраке с большим количеством блюд, который подавали в гостинице «Ориенталь».
Вскоре Хисикава в белом, ловко сидящем полотняном пиджаке, обмахиваясь панамой, вошел в номер. И, стоя прямо под большими белыми крыльями вентилятора, начал вещать. Хонда, все еще в пижаме, спросил:
— Да, пока я не забыл. Как мне лучше обращаться к принцессе? Наверное, «Ваше Высочество»?
— Нет, — уверенно возразил Хисикава. — Принцесса — дочь его высочества принца Паттанадида, он доводился прежнему королю сводным младшим братом, и его титул «праонг Тьяо», по-английски это, скорее «Его Королевское Высочество», титул же его дочери «мом Тьяо», поэтому по-английски к ней следует обращаться Your Serene Highness — «Ваша Светлость»… Да вам не стоит по этому поводу волноваться. Я сделаю все как надо.
Утренний зной упрямо пробирался в комнату. Хонде редко удавалось испытать ощущение, когда, покинув влажную от пота постель, после душа впервые всей кожей осязаешь утро. Для Хонды, которому было свойственно воспринимать окружающий мир исключительно рассудком, самым удивительным, с чем он здесь столкнулся, было то, что все ощущалось физически: его кожа словно впитывала густую зелень тропических растений, алые цветы акации, расцветившее храмы сверкающее золото украшений, синий блеск нежданной молнии. Теплый ливень. Купание в остывшей воде. Внешний мир казался разноцветной жидкостью, и Хонда целый день был словно погружен в наполненную этой жидкостью ванну. В Японии он почему-то не задумывался о подобных вещах.