Храм ночи
Шрифт:
Вести эти, без сомнения, были радостными, однако гонец не торопился подойти с ними к королю. Конан расхаживал по парапету пеллийской твердыни в полном вооружении, алый плащ и алый плюмаж его шлема трепетали, словно языки пламени, предвестники пожара, а из-под опущенного забрала можно было расслышать явственное рычание. Киммериец в бешенстве хлестал своей перчаткой по камням крепостной кладки с самого раннего утра, а подойти к нему рисковали только Ройл да трое его ближайших телохранителей.
Причина королевского гнева была такова — когда северяне и Черные Драконы, платя немалую цену за каждую ступеньку или площадку башни, очистили замок
В подземелье повсюду слышались стоны, скрежет, нечеловеческий смех, под сводами проносились неясные крылатые тени, в воздухе вдруг вспыхивали и гасли странные тревожные огоньки. Аквилонцы выбрались наверх бледные, перепуганные, хотя при свете звезд и луны трудно было сказать, что же их, собственно, так напугало. Конан до самой зари бродил по замку, сжимая в руках кинжал в тщетной надежде, что заговорщики притаились где-то среди мебели и колышущихся портьер. Однако никто не кинулся на киммерийца в гулких пустых коридорах или полумраке библиотеки Эйольва-Валлана.
А наутро с немедийской стороны пришла весть о том, что на пограничное укрепление совершено нападение, рассеявшее гарнизон, однако барон Оливей непонятным образом отвел угрозу, погибнув в жестоком бою.
— Троцеро будет безутешен, клянусь Кромом! — воскликнул Конан. — Барон был великолепным противником и славным человеком. Однако речь идет, без сомнения, о том, что проклятые Торкиль и Хват все еще живут, напуская на соседей каких-то чудищ. Этому надо положить конец.
— Его зовут Эолабар Бан, мой король, — сказал Ройл. — По крайней мере, так говорят пленные. Это действительно родственник вашего давнего врага, великий шпион… и сам Сет, или, по крайней мере, Нергал.
— Что, что ты мелешь, старый дурак! — Конан желал выместить на ком-нибудь накопленную злобу.
Ройл, как и положено старому служаке, привыкшему и не к такому обращению, и ухом не повел:
— Опять-таки, если верить пленным…
— И мне, мой король! — Это появился Армледер.
Одежды его были изорваны, лицо — в копоти от факелов, доспехи покрыты какой-то отвратительной слизью. Несмотря на приказ, он в одиночку продолжал поиск главарей заговора, но добился немногого.
— Да, я помню, ты что-то такое рассказывал… Мне все равно, во что он там превратился. Я знаю одно: он великий воин, и я, Конан-киммериец, перед тем, как Кром заберет меня с этого покрытого пылью и тленом мира, хочу скрестить с ним клинки.
— Я думаю, в Мировую Бездну не пошлешь герольдов с вызовом на турнир… — пробормотал Армледер, потирая красные
— Ему не сбежать от меня, равно как и твоему сумасшедшему брату, пусть он даже усядется верхом на Сета или превратится в клубы дыма! Или ты просто не хочешь, чтобы мерзкое существование Торкиля было прервано честной сталью?
Глаза Армледера вспыхнули, а тело непроизвольно напряглось. Иллиах и Эгиль, бесшумно возникнувшие с обеих сторон от капитана, встали между ним и королем.
— Моего неразумного брата я буду преследовать даже в преисподней… только вряд ли его возьмет честная сталь. Я уже пробовал…
И Армледер бессильно опустил руки вдоль тела.
Конан, засопев, резко развернулся и отправился на крепостную стену. Там и пребывал все утро, ни с кем не общаясь, бормоча бессвязные ругательства на всех известных ему языках. А внизу Хольгер с Ройлом объясняли встревоженному гонцу, насколько незначительным является факт победы Конна над какими-то гирканцами и в какое именно место рва швырнет его король, подвернись ему гонец под руки в таком настроении. Возле ворот так же метался Армледер, с ужасом вспоминая, во что превратился его брат, давая страшные клятвы всем темным и светлым богам достать его в любом месте, куда бы ни закинула Торкиля черная судьба.
… И тогда появилась тень. В саване, сотканном из тумана, Король-Призрак парил над пеллийской твердыней безмолвно, словно живая гора, готовая вот-вот рухнуть и погрести под собой все живое вокруг. От него изливалась чудовищная мощь. Кони разбили копытами стены конюшни и метались по двору с диким ржанием, бесновались собаки, люди растерянно жались по стенам, задрав кверху головы. Повсюду валялось брошенное оружие.
Конан некоторое время смотрел на призрачную фигуру, чувствуя, как на затылке вздыбливаются волосы. Вечный его спутник — звериный инстинктивный страх перед потусторонним — не дал киммерийцу возможности сразу распознать призрака. Но в памяти всплыли портреты, что видел киммериец на пластинах тусклого древнего золота и почерневшего от времени серебра Валузийской эпохи, хранившиеся в сокровищнице Тарантии.
— Будь я проклят… это Кулл, король Валузии!
За спиной киммерийца толпились северяне и Ройл, зачарованно следившие, как Король-Призрак, медленно ступая, идет прямо по воздуху к квадратной башенке.
Вместе с ним к замку полз густой туман, покрывавший все вокруг белесым колыхающимся морем, куда боялись нырнуть люди, кони и собаки.
— Мой король, не делайте этого! — взмолился Армледер, взбегая снизу по ступеням и устремляясь к Конану.
Но было поздно — словно зачарованный, киммериец шел к башенке. Ройл и Иллиах попытались следовать за ним, но невидимая рука остановила их, мягко уперевшись в грудь, равно как и Армледера, Хольгера и Эгиля. Им оставалось только смотреть.
Король-Призрак возвышался над киммерийцем, словно башня — Кулл и при жизни был богатырем громадного роста, широким в плечах и мощным, словно дикий тур. Однако в лицах обоих героев, бывших на престолах мощнейших государств своих эпох, двух варваров, без устали сражавшихся с врагами человеческого рода, было что-то сходное. Слов, конечно, разобрать не удалось — они тонули в наползающем тумане, в котором даже свет зажженных факелов расплывался и тускнел.
— Если он поднимет руку… — пробормотал бледными губами Иллиах, поднимая метательный нож дрожащей рукой, — на лице его долг боролся с суеверым страхом.