Храм ночи
Шрифт:
— Видимо, предсказанные смутные времена наступили, если возможен столь противоестественный союз. Дело в том, что в наш мир вползает столь чужая ему сила, что пред ней бледнеют полярные крайности ткани современного нам мироздания, именуемые привычными терминами Свет и Тьма. Удайся главе Блистательных его затея — пробудить Темную расу и выпустить ее на волю, человечество, — все народы обитаемого мира, все без исключения, утерявшие знания древности, постепенно исчезнут с лица земли. A вместе с людьми уйдут из мира и все боги, ибо Детям Предвечного Мрака нет нужды в символах, вере и богах. Зеленая слизь покроет
Его перебил жрец Асуры, причем в довольно резкой сварливой форме:
— Нет предела стигийской лукавости, воистину! Это служители Сета забеспокоились, что на их место придут самые любимые дети Бездны и у Змея отпадет надобность в приспешниках-людях. Жрецы светлых богов будут сражаться с Темной Расой в любом случае, пусть даже победа над ней стоит неимоверно дорого — полного ухода из мира светлой магии и чистого, не замутненного некромантией волшебства!
— Свет — еще более лукавая штука, чем Тьма! Ха. Или я не знаю, что ваши оракулы возвестили: или весь мир окажется проглоченным Бездной, или же до срока грянет Последняя Битва; и в мир ворвутся, чтобы отвратить приход Древнего Мрака, такие силы, что ни Асуре, ни Митре, ни более мелким светлым богам уже не будет места в Грядущем! Именно по этой причине я и обратился за помощью именно к вам, а не в далекую Стигию.
Оливей слушал эту перепалку без особого интереса, сразу же поняв, что ничего не поймет из слов двух, без сомнения, безумных стариков. Однако тревога его нарастала. Лагерь сворачивался. Повсюду бродили заспанные воины, в ручье купали коней, слышался характерный для выступающего в поход воинства звон, гомон и ругань.
— Что такое? Эй, лучник! Чем занят лагерь?
Заспанный и полуодетый немедийский солдат хлопал глазами и бормотал что-то о приказе барона Оливея немедленно выступать в столицу. Он клялся и божился, что сию минуту видел барона на коне, в полном доспехе и в сопровождении старших офицеров, требовавших немедленного выступления.
— Ну — что я говорил? — прокаркал стигиец.
Жрец Асуры только тряхнул седой шевелюрой, отдавая приказ своим воинам. Храмовая стража встала полукругом, обращенным к центру гудящего лагеря. Посохи засияли в свете бледной предутренней луны, а из полотняных мешочков повалили струйки сизого дыма, которые стелились по земле, словно впитывались в нее. Стигиец презрительно сощурился, скинул с плеч свой плащ. Под ним он оказался только в коротких кожаных штанах. Тело его было телом весьма сильного молодого человека, что неприятно поражало рялом с морщинистой шеей и немолодым лицом. Плащ, вместо того чтобы упасть вниз, вдруг вздулся, словно пузырь, заискрился и медленно поплыл к палаткам.
Оливей смотрел на все это, гадая, кто же выглядит страшнее — его невесть откуда свалившиеся союзники или та тварь в лесу. Уже не один десяток солдат остановился и с недоумением рассматривал процессию, вынырнувшую из леса. Барон вдруг понял, что вызывает не меньшее удивление, чем храмовая стража, чернокнижник, его плащ и жрец Асуры. Еще бы! Ведь совсем недавно барон Оливей пролетел со своей свитой по лагерю и умчался
— В чем дело, что раззявили рты? Сотник, почему не выступаем?
Меж палаток и телег протиснулся один из главных помощников барона, командир его небольшой конной дружины. Увидев Оливея, он замер. Оливей окликнул его, но офицер в тот же миг развернулся и побежал, толкнув по дороге двоих-троих из зазевавшихся ратников.
— Стой, стой! — закричал, было, барон, не успевший даже удивиться странному поведению своего помощника, когда вдруг увидел краем глаза, что среди храмовой стражи произошло движение.
Служители Асуры что-то завопили вразнобой, поднимая мешочки, из которых посыпались неестественно длинные и какие-то медленные искры. Вокруг убегающего из земли взметнулись дымные столбы, он закричал и остановился, словно пойманный в невидимые тенета. А плащ стигийца повис над визжащим человеком и стал медленно опускаться.
— Митра Треславный! — вырвалось из уст барона, когда на его глазах буквально воющий от страха офицер вдруг странно задергался, по нему пошла знакомая Оливею рябь, а на месте головы показалась змеиная морда.
Стоявшие поотдаль воины стали разбегаться, а плащ обрушился на тварь сверху, причем у всех присутствующих появилось внизу живота неприятное ощущение, какое бывает при внезапном падении. Когда трепыхавшаяся в безветренных сумерках ткань накрыла шипящего человеко-змея, почва под ногами вздрогнула, словно на землю обрушилась целая скала или началось землетрясение.
Оливей выхватив из ослабевших рук одного из своих воинов обоюдоострый топор, бросился к месту падения плаща, а стигиец не успел его остановить. Что-то крикнул жрец Асуры, и дымные столбы пропали, втянувшись в землю. Барон остановился, опасливо поддел угол затихшего плаща концом окованной рукояти топора. Под ней ничего не было.
— Милейший, мы откровенно мешаем друг другу. Наши методы, мягко говоря, различны, — раздался над ухом немедийца скрипучий голос жреца, обращенный, вероятнее всего, к стигийцу. — Вот, например, сейчас, я с уверенностью не могу сказать, сбежал ли он вглубь, когда мы убрали барьеры…
— Нет, клянусь Сетом. То есть вы мне, конечно, несказанно мешаете, но молот Глубин достал бы его и внизу, разве что вход в их усыпальню находится поблизости, а мы знаем, что это не так.
— Страшно другое, уважаемый. В лагере начался нешуточный переполох, эти твари разбегутся…
— Или, что еще хуже, начнут внедряться во всех подряд. Помилуй меня Черный Судья Мировой Бездны, не можем же мы перебить всех немедийцев в округе. В Стигии меня бы дурно поняли…
— Как так перебить всех немедийцев? — взревел барон, взметнув топор, словно собираясь рубить всех подряд.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — вмешался жрец.
Его молчаливая свита двигалась внутрь лагеря стройным клином. Странно смотрелся воинский строй, в котором шли на первый взгляд, абсолютно невооруженные люди, к тому же необычно одетые. — Барон, я быстро попытаюсь ввести вас в курс дела.