Храм Согласия
Шрифт:
– Хотите взглянуть?
Мсье Пиккар взял протянутый ему бинокль. Впервые за много месяцев их руки соприкоснулись.
– Еще чуть-чуть, и я разгляжу Францию…
– Франция ближе, – усмехнулась Мария, – а мне Россию не разглядеть…
– Хорошая штука. – Возвращая бинокль, мсье Пиккар теперь уже намеренно коснулся ладони Марии, но не получил ответного знака.
– Бинокль – это единственное, что осталось мне на память о наших… Но и для вас он совсем не чужой, видите монограмму? А теперь загляните внутрь футляра. Серж Пиккар.
– Ну и что? – В голосе знаменитого археолога
– Но этот Серж наверняка из вашего рода. Я только это имела в виду, только совпадение имени и фамилии.
– Нет. Просто однофамилец. Я слышал о них – они всё больше военные моряки, – безучастно сказал мсье Пиккар.
– Точно. Бинокль был куплен у какого-то француза в 1920 году в Севастополе.
– Я уезжаю, – внезапно сказал мсье Пиккар.
– И далеко?
– Куда пошлют. – Мсье вытащил из нагрудного кармана френча сложенный вдвое листок и протянул Марии.
Повернувшись спиной к ветру, она прочла:
“Я свободный француз. Я верю в Бога и будущее моей родины. Я принадлежу сам себе. У меня лишь одна цель – продолжить борьбу за освобождение моей страны.
Я понимаю и твердо верю, что эта война – испытание для народов всего мира. Будущее каждой нации будет зависеть от роли, которую она сыграет в этой войне.
Я торжественно заявляю, что не связан ни с какой политической партией и ни с каким политиком.
У меня лишь одна цель – освободить Францию.
Генерал де Голль”.
– Таких листовок полно в Марселе, – обернулась Мария к своему спутнику.
– Таких вряд ли… Взгляните на обороте.
На обороте листовки была не факсимильная, а живая подпись генерала де Голля. Это Мария поняла сразу.
– И что? – спросила она с явным интересом.
– Он призвал многих. Я – один из них, – горделиво отвечал мсье Пиккар, глядя прямо в глаза Марии умными глазами много повидавшего человека, принявшего бесповоротное решение.
– Поздравляю! Я рада за вас… А меня из России не призовут…
Всадники молча спустились в долину, а там и к самой кромке песчаного берега с кое-где выступающими в море ноздреватыми скалами. Здесь, у скал, от шумно разбивающихся о них волн особенно остро пахло морем. Мария обожала этот запах. Море было почти спокойное, бесконечное, серое. “Море было большое”, – невольно в который раз вспомнила она слова маленького гимназиста из записных книжек Чехова. “Море было большое”, – так описал свое первое впечатление о встрече с морем восьмилетний мальчик, и добавить тут действительно нечего.
Лошади тяжело ступали по мокрому песку, и всадники не торопили их. Проехали мимо одной скалы, мимо второй, третьей, а у четвертой Мария придержала своего Фридриха. Ей показалось, что скала эта точь-в-точь как та, с вершины которой в раннем девичестве кинулась она вниз головой, едва успев перекреститься перед неминуемой гибелью.
Она вспомнила, как бежала из форта Джебель-Кебир после представления “Трех сестер”, после того как в чужой мизансцене кинулась на шею адмиралу дяде Паше и горячо, торопливо стала покрывать поцелуями его лицо, шею, руки… Аплодисменты и восторженный гвалт зала почудились тогда Машеньке хохотом над ее выходкой. Прожектор,
Когда это было? И было ли? Было, но будто бы в тридевятом царстве, в тридесятом государстве и не с ней, Марией, а с какой-то другой девочкой, задохнувшейся от любви и стыда… Спасибо Николь…
– Как там Николь? – спросил мсье Пиккар, когда Мария тронула Фридриха в дальнейший путь. Мсье не отличался толстокожестью, и было еще достаточно светло, чтобы он смог прочесть на лице Марии и смятение, и забытую боль, и благодарность Господу Богу за то, что тот ниспослал ей спасение.
– Николь… – окончательно возвращаясь из прошлого, Мария слегка поторопила поводьями Фридриха Барбароссу. – Николь? Не знаю. Прежней Николь нет. Она сделалась маленькой, высохшей старушкой с потухшими глазами. Теперь единственная ее отрада – уход за могилой Шарля.
Всадники повернули от моря, и по сухому песку кони пошли веселей.
– Возле старого марсельского кладбища мы купили дом с большим садом. Там она и живет с Клодин. Старинный дом за высоченным каменным забором, а вокруг дома большой запущенный сад. К весне придется нанимать садовника.
– Шарля убили, тут никаких сомнений, – сказал мсье Пиккар.
– Почему вы так уверены?
– Я слышал, он ездил к маршалу Петену с прошением об отставке.
– И вы хотите сказать…
– Безусловно.
– Неужели ма… – Мария осеклась на полуслове.
– Необязательно сам, приказать мог кто-то и из его ближайшего окружения. Разумеется, рассчитывая на понимание маршала.
– Но почему?
– Мари, для вас это странный вопрос, хотя я уверен, что искренний. Человек, подавший прошение об отставке сам по себе, а не по договоренности с начальством, автоматически теряет доверие, а значит, и защитный иммунитет. Такой своевольный человек становится опасен. А вот почему решился подать прошение сам генерал Шарль – это поистине удивительно! Он ведь слишком хорошо знал правила игры, тем более в военное время.
– Генерал Шарль был ближайшим сподвижником Петена. Они вместе прошли Верден!
– Ну и что? Де Голль тоже прошел Верден, да еще личным помощником Петена – ближе не бывает. И что?! Разве это сейчас помешало Петену заочно приговорить генерала де Голля к смертной казни?
– Да, – согласилась Мария после долгой паузы, – это еще одна ошибка старика. Очень грубая…
– А война, вообще говоря, грубая работа… Без особого выбора: жизнь или смерть, победа или поражение… Тут даже до таких философских премудростей, как “дважды два – четыре”, и то не доходит дело.