Храни меня, любовь
Шрифт:
И ее глаза сверкнули недобрым огнем, которым она с удовольствием испепелила бы его спутницу, если бы Бог наделил ее вдруг такими способностями…
— Ты просто…
Он не договорил, боясь обидеть давнюю подругу. Но она поняла.
Презрительно фыркнула и договорила за него:
— За-ви-ду-ю? Ей? Она же василиск. С какой стати мне завидовать ей? Хотя… Если честно, да. В одном. Я полжизни бы отдала за право любить этого человека. А она — не хочет даже просто принимать его любовь, не то что самой попробовать любить. Она неспособна любить
— Во всяком случае, он ее любит, — заметил тогда Дима. — А тебе не кажется, что это его право? И совсем не такая она бездушная — посмотри, как печальны ее глаза…
— Да брось ты, — хмыкнула Людка. — Она же первоклассная актриса. Она тебе что хочешь сыграет и покажет. От бесконечно опечаленного взора до стриптиза с «золотым дождем». Хотя последнее действие ей удается все-таки лучше…
Он покачал головой, вспоминая тот вечер, и рассмеялся.
Тогда ему показалось, что Людка несправедлива.
Тогда они оказались рядом, и она просто молчала сначала, а потом поинтересовалась, нравится ли ему здесь. «Вы ведь тут в первый раз…» — «Откуда вы…» — «Это видно… — Она тихо засмеялась. — Вы смотрите вокруг с таким выражением благоговейного испуга, что становится понятно: вы еще не привыкли к вычурным позам». — «Вы, на самом деле, угадали…»
Их разговор становился все более дружеским, уединенным, словно их обоих уже ничего вокруг не заботило и они пришли сюда с одной-единственной целью — встретить друг Друга.
И Дмитрий сам не заметил, как позволил ей завладеть собственной душой, собственной жизнью, собственными мыслями, чувствами, помыслами — всем, что еще недавно казалось ему столь важным и принадлежало только ему самому…
И только потом, уже оказавшись дома, в одиночестве, улыбаясь чему-то таинственному и манящему, он все-таки спросил себя — а она?
Впустила ли его в свою душу она?
Но ему не хотелось тогда находить ответ на этот вопрос.
Ему нравилось придумывать себе сказку о прекрасной принцессе-красавице, находящейся в плену у злого чудовища.
И когда однажды она приехала к нему, он почувствовал себя прекрасным принцем и был счастлив достаточно долго… Ровно три года.
«Вот такая ерунда», — подумала Тоня, вешая трубку. Она только что поговорила с мамой. И с Пашкой.
И ей стало обидно, что она сейчас так далеко от них. И вместо Пашки сидит Шерри. Она даже попробовала пожалеть свой подарок — но из этого ничего не вышло.
Она даже подумала, что ей почему-то совсем не обидно. Как будто эти духи и были предназначены для Шерри…
— Ты чай будешь? — спросила Шерри.
— Буду, — покорно ответила Тоня, хотя ей совсем не хотелось никакого чая. И еще ей совсем не хотелось разговаривать с Шерри. Она просто боялась с ней разговаривать. Вдруг что-нибудь вырвется ненароком?
Про Бравина этого…
При одном только воспоминании
Эта круглая голова с оттопыренными ушами и взгляд — самоуверенный и трусоватый… И почему такими вот взглядами обладают все, кто хочет показаться круче и сильнее всех?
А поэтому, наверное, что — жалкие на самом-то деле личности…
Трусливые, жалкие и… В общем, чудаки на букву «м».
И она даже рассмеялась, потому что стало немного легче. Не дура же Шерри, в самом деле… Должна разобраться, что перед ней за уродец…
А потом подумала — а если нет? Любовь, как известно, горазда обожествлять козлов. И Шерри так и будет сходить по нему с ума. Пока она не знает, что с Бравиным все, конец, поэтому ей кажется, что все зависит от нее. А что будет потом, когда правда встанет перед ней и она поймет, что ничего от нее уже не зависит?
Тоня поежилась. Сама мысль об этом казалась ей страшной. Лучше и не думать об этом сейчас. Потом как-нибудь… Когда уже не будет возможности спрятаться от нее, мысли этой… «Вот тогда и подумаю», — сказала она себе, решительно прогоняя из сознания отвратительную бравинскую физиономию.
И тут же, в отдалении будто, кто-то тихо сказал: «Ах, дура ты, Тонька, дура… Вот отработала из-за своей подруги, стоишь теперь за плитой, а та и делать ничего не стала… Голову себе ее проблемами забиваешь, своих будто нет… Кто о тебе-то подумает? Сейчас будешь весь вечер стоны ее слушать, вместо отдыха честно заработанного, нет чтоб телевизор посмотреть или книгу почитать…»
Она привыкла уже к разговорам с самой собой и признала правоту в этих словах, но ответила: «Ничего, в конце концов, я же не самое главное…»
«А она что, самое главное? — тут же усмехнулось Тонино „альтер эго“. — Вот сейчас тебе тут стенать про здоровье начнут голосом полузадушенным, а у тебя самой будто стальное это самое здоровье… И духи ей отдала… Что у тебя дома, склад, что ли? Дура ты, Тонька…»
«Ну, пускай дура… А здоровье у меня и в самом деле лучше, у нее все время давление падает, так что…»
«Ага, давление у нее падает, — вредно усмехнулась Тоня-вторая. — Сексуальная активность у нее вот только не падает совсем!»
Тоне до Шерриной сексуальной активности никакого дела не было, поэтому она отмахнулась от трезвых доводов рассудка и пошла с Шерри пить чай.
В конце концов, может, и прав был внутренний голос, но и в Тониных рассуждениях была правота.
«И вообще, мама всегда говорит, что главное — доброй быть самой, а остальные люди от тебя научатся…»
Шерри сидела притихшая, словно подслушала Тонины «задушевные» разговоры с самой собой, и смотрела в окно. Тоня вдруг остро ощутила, что их с Шерри жизнь похожа на эту вечернюю черноту — без надежды на какой-то просвет… Работа, работа, работа — и никакой радости. Даже в любви им везло как утопленницам. Что у Тони парень был «хоть куда», что у Шерри Бравин — урод, каких поискать еще…