Храни меня
Шрифт:
"Мои волосы выпадают кровавыми клочьями", — пыхтит он, сжимая в кулаке волосы и показывая мне клок на ладони. Его тело практически вибрирует. На нем черные трусы, на шее белое полотенце.
Он выжидающе смотрит на меня, и я поднимаю брови. " Был ли там вопрос?"
Он зажимает нижнюю губу между зубами и шипит. Татуировка в виде цветка магнолии на его шее покачивается, когда он сглатывает поток непристойностей, который собирается обрушить на меня. Он достает из туалетной сумки электробритву. Он подключает ее к стене и поворачивается ко мне лицом.
Его глаза становятся
Я опускаю подбородок и смотрю на него, пока он проводит бритвой по оставшимся волосам. Мимолетное выражение его лица превращается в отстраненную, стоическую маску, пока он продолжает брить голову, ни разу не прервав зрительного контакта. Внезапно он превращается в образ холодного, непоколебимого безразличия.
С каждым проходом лезвия кажется, что он все ближе и ближе к тому, чтобы одержать верх. Когда он заканчивает, то проводит рукой по короткой щетине, покрывающей его голову. Мне хочется дуться, ведь без волос он выглядит так же привлекательно. Это придает ему жесткость и жестокость. Это ему очень идет.
Моя самодовольная ухмылка исчезает, и он слегка усмехается и приподнимает бровь, как бы говоря: "И это все, что у тебя есть? Нет, не все, пендехо.
Я не хочу, чтобы он видел, как я колеблюсь. Я отталкиваюсь от дверного косяка и смотрю на беспорядок волос на полу в ванной. "В шкафу в прихожей есть пылесос", — говорю я, прежде чем уйти.
Я заканчиваю готовить ужин из спагетти, пока Роан читает книгу на диване. Его присутствие держит меня в напряжении. Каждый раз, когда я поворачиваюсь спиной, я наполовину ожидаю, что он появится за моей спиной и толкнет меня на какую-нибудь поверхность, перед которой я стою. Я бы предпочла, чтобы он оставил меня со спущенными штанами, злую и праведную, чем то, как он нежно подтягивал их. Он был осторожен, не касаясь моей голой кожи, и его пальцы задержались на моих бедрах лишь на мгновение дольше, чем это было необходимо в конце.
То, что после этого он счел нужным побаловать меня, унизило меня еще больше. Я бы предпочла его презрение, а не жалость. Моя грудь горит от смущения, когда я разрезаю перец серрано посередине, надев пластиковые перчатки. Я вычищаю внутреннюю часть перца и выскребаю семена в ступку, а затем кладу его в карман. Я настороженно смотрю на Роана, чтобы убедиться, что он меня не заметил.
Я иду прямо в ванную и достаю перец. Дверь в ванную открывается, и я могу незаметно потереть перец — от царапин выделяются пряные масла — о ручку. Я закрываю дверь и на минуту сажусь на унитаз, чтобы спустить воду в пустой бачок. То же самое я проделываю с внутренней ручкой, а затем снимаю перчатки, бросаю их в корзину для мусора и набрасываю на них несколько скомканных шариков папиросной бумаги.
"Ужин почти готова", — говорю я хрипловато, стараясь не выдать ни малейшего намека на волнение в своем голосе. Я ненавижу его, поэтому должна говорить так, будто ненавижу его. Он хлещет воду с тех пор, как закончил обучение, поэтому я не удивляюсь,
Пока он там, я успеваю растолочь семена серрано в мокрую пасту. Я обслуживаю себя, а затем размешиваю измельченные семена в оставшихся спагетти и красном соусе. Ужин подан, сучка.
"Ужин на плите", — говорю я, когда он возвращается, уже сидя за моим маленьким обеденным столом, который отделяет кухню от гостиной.
Он бормочет что-то под нос, похожее на благодарность. Как только он садится, он ерзает на своем месте, и морщинка между его бровями показывает его дискомфорт. Его одна рука, лежащая на столе, сжимается в плотный кулак, другая поправляет брюки. Я не отрываю глаз от своей тарелки, чтобы не показать своего лица.
Он погружается в еду почти со злостью, вероятно, чтобы отвлечься от жжения в брюках. После нескольких кусков он резко вдыхает и проглатывает полный рот воды. Я наблюдаю, как он пытается незаметно поковырять вилкой макароны, осматривая кусочки лука и помидоров в соусе. Он не находит того, что ищет. Именно поэтому я измельчила семена — не хотела, чтобы он мог их выковырять.
"Не голоден?" спрашиваю я, пока он опустошает свой стакан с водой, едва ковыряясь в своей тарелке.
Он снова ерзает на своем месте, его челюсть пульсирует. "Что ты добавила в мой шампунь?" Я не скучаю по тому, что он проигнорировал мой вопрос.
Я опираюсь предплечьями на стол, разглядывая его бритую голову и страдальческое выражение лица, которое он так старается скрыть. "Nair".
"Умно", — сухо пробормотал он, не впечатленный. Он пытается вернуться к еде, но делает паузы через каждые несколько укусов, чтобы глотнуть воздуха.
Он недоверчиво смотрит на меня, когда я целенаправленно съедаю вилку, встречая его взгляд. Он смотрит, как я жую и глотаю, и сквозь его сердитый фасад проглядывает растерянность. Небольшая улыбка, которую я ему дарю, наконец-то заставляет его огрызнуться.
Он отталкивает тарелку от себя и бросает салфетку на стол, вставая. "Ладно, что, черт возьми, ты туда положила?"
"Ай, pobrecito". Я смотрю на него как на непослушного ребенка, тычу подбородком в его стул и терпеливо жду, пока он сядет обратно. Он делает это неохотно, со вздохом. "То же самое, что заставляет твой член чувствовать себя так, будто он горит". Его глаза горько сужаются. "Перец серрано".
Он обнажает зубы, а его глаза наполняются обещанием насилия, когда он рычит: "Ты гребаная террористка".
Я смеюсь, встаю и беру нож для стейка. Я обхожу вокруг стола и говорю: "Наконец-то мы хоть в чем-то согласны".
Я кладу ладонь на стол рядом с его рукой, пальцы раздвинуты, а костяшки побелели, когда он обхватил стол. Я наклоняюсь достаточно близко, чтобы почувствовать запах свежести его душа и ощутить гнев, исходящий от него, как тепло. "И в следующий раз, когда ты будешь угрожать мне изнасилованием, в твоей еде не будет серрано". Последние слова я заканчиваю тем, что втыкаю нож в стол между его пальцами, намеренно пропуская его на миллиметры. "Это будет чертов цианид".