Хранитель ключа

Марченко Андрей Михайлович

Послали в соседнюю деревню за врачом. Тот вздохнул, собрал инструменты, сел в двуколку и покатил на вызов. Ехал неспешно, думал: пока доеду, авось и помрет…

Но случилось иначе.

Доктора на полпути перехватили иные посланцы: на охоте ранили местного предводителя дворянства. Врач, недолго думая, повернул. И рана казалась не шибко страшной, и пациент был поприбыльней.

Но получилось совсем наоборот. Предводитель умер в жутких мучениях, зато гробовщик пошел на поправку.

— …Вся беда в том, что растет поколение разбойников. — продолжал колдун. — Или как говорят большевики: перманентных революционеров.

Они не умеют ничего кроме как грабить, убивать, махать шашками. Книгами растапливают печь. Картами Таро играют в подкидного дурака.

Своего гостя гробовщик слушал в пол-уха, но постоянно кивал. Лехто от старика большего и не требовал.

— …они думают, — кивнул Лехто куда-то за пределы дом, имея ввиду, очевидно, свое смутное войско. — что получили к своей колоде козырного если не туза, то короля. И я буду магией прикрывать их никчемные грабежи, способствовать восшествию на престол этого недоцаря Костылева. А ведь иной бой мне обходится дороже, чем они за неделю намародерствуют! И не я в их колоде — король, а они у меня проходят картами мелкого достоинства. Что поделать — других у меня пока нет. С иной стороны — совершенно не жалко пожертвовать эту мелочь… А знаешь все ради чего?

Гробовщик, конечно же не знал. Да и все равно ему то было. Старик пожал бы плечами, скажи ему, что все его односельчане по приказу вот этого собутыльника согнаны в сарай и ноне ждут не то приговора, не то пощады. А скорей всего не сделал бы и того. Ему было ленно.

Тем паче, на своих односельчан он держал обиду: никто к нему не зашел поведать, пока гробовщик лежал в горячке.

— Власть… Они ищут власть такую же мелкую, как их душонка. Над губернией — им в самый раз… Но я… Я знаю: есть средство, покорить весь мир. Всего-то и надо, что собрать части головоломок, сложить их воедино. Пройти через поле, длиннее, сложнее иной жизни. Найти дверь, открыть замок… Освободить сокрытую силу, обуздать ее, вылепить по своему образу и подобию. И владеть миром…

Старик о чем-то вспомнил, поднялся из-за стола. Лехто насторожился, словно приготовился бросить какое-то заклинание. Но нет: гробовщик прошел к шкафу, вернулся оттуда с кулем ржаных сухарей и сыром, позеленевшим от плесени.

— И то что, сегодня казнили троих… Ах, да ты же не видел. Я приказал сегодня трех солдат казнить… Наверное, многие считают меня за это людоедом — на самом деле сделано это во благо этой сотни и вообще человечества! В сотне появится хоть какое-то подобие дисциплины. Человечеству будет дадено устройство, умерщвляющее быстро, надежно, безболезненно, и стало быть гуманно…

Пили дальше.

Лехто о чем-то рассказывал. Старик кивал. Удивлялся про себя: почему водка так плохо хмелит, отчего у него, гробовщика, притупился вкус. И водка не обжигает, пьянит плохо, и сыр почти не пахнет. Ведь разило от него пару дней назад просто жутко — мыши разбегались…

Наступало утро, мутное как стакан сивухи. Лехто был во хмелю, не спал всю ночью. Но что за беда — вздремнуть можно было и в коляске.

Впрочем…

Порывшись в саквояже, колдун достал две микстуры, проглотил обе. Подождал, пока исчезнут хмель и усталость. Колдун поднялся, осмотрелся: все ли в порядке — не забыл ли он чего. Вот выпитый штоф, вот собутыльник…

Ах да…

— Вставай. — приказал Лехто гробовщику.

Тот

выполнил распоряжение, хоть и сделал это небыстро. Пусть в доме за ночь и потеплело, мышцы были словно налиты свинцом.

— Отойди вот в тот угол! — продолжал командовать колдун.

Гробовщик снова послушался.

— Изыди! — Лехто щелкнул пальцами.

Покойник повалился в такую ароматную сосновую стружку.

…Где-то безумно далеко и, в то же время, совсем рядом ругнулись демоны-регистраторы…

Все еще на этом свете Лехто достал папироску, вытащил коробку со спичкам. Закурил. Тушить ее не стал, а бросил на пол, в стружку.

Спичка была самая дешевая, не шведская, и не потухла, а продолжала тлеть…

— Кто будет хоронить гробовщиков? — спросил непонятно кого Лехто.

От стружки начинало пахнуть сосновым дымком…

Лехто, слегка пошатываясь, вышел из избы…

Веселое пламя уже карабкалось по одежде гробовщика.

– //-

Эскадрон втягивался в лес.

За ним пылала деревня. В огне ревели коровы, было слышно, как лопаются стекла в домах. От домов вспыхивали деревья, горели фантазийно, роняя на землю факела веток.

Горел и сарай, однако двери его были открыты. Люди расходились по деревне, каждая семья к своему кострищу. Шли неспешно, никто не торопился тушить свой дом.

Когда случались пожары, тушили, обычно, всем миром. И, кстати, не всегда получалось. Здесь же пылало все, не хватило бы воды в колодцах, рук подавать ведра.

В свете костров у людей появлялись длинные тени

Людям было тепло…

Разгром Мгеберовска

Не смотря на секретность, слухи все же поползли по городу, и уже не понять, откуда они проистекали. Может, сболтнул кто из врачей, что пациент одной из палат военного лазарета не просто по-собачьи метит углы, но и обрастает шерстью, лезут клыки…

Возможно, проговорился кто-то из солдат батальона, столкнувшегося с сотней Костылева.

А скорей всего разболтали люди и оттуда и оттуда. И слухи втекли в город с разных направлений, множились и усиливались. Ну а когда слухи поступают от источников независимых, им и веры больше.

Стали поговаривать, что среди лесов полно оборотней, они сбиваются в стаи, и нападают на красноармейцев. Или вот, что в некой чаще появился вампир-монархист, и каждый, кого он укусит, превращается в убежденного монархиста-черносотенца, или хотя бы в конституционного демократа.

Дальше — больше. Пошли слухи, что нечисть уже рядом, в городе. Когда человек поскальзывался на картофельной шкурке, он клял не нерадивую хозяйку, которая не донесла очистки до помойки, а нечистую силу, которая эти шкурки разбрасывает под ноги православному народу.

Когда муж, придя с работы ранее положенного, находил жену в объятиях совершенно постороннего человека, то опять же крайней становилась сила нечистая. Дескать, злой демон-искуситель именуемый не то инкубом, не то суккубом вселился в бренное тело и призывал к разным непотребностям. И что самое странное — многие обманутые мужья верили в подобное. Ибо говориться: если человека любишь истинно, то найдешь сотни оправданий в его пользу. Ежели человек оный тебе ненавистен, то в самой обыденной фразе будет обнаружены тысячи двусмысленностей.