Хранитель ключа
Шрифт:
Гораздо лучшим ориентиром служила река, что текла на десять верст севернее. По этой причине летуны не сильно старались разглядеть железную дорогу, забывали о ее существовании.
Впрочем, и нужда в том полустанке была минимальной. Во-первых, поезда здесь ходили редко, потому решили, что одноколейной дороги вполне достаточно. В крайнем случае — составы разминутся на полустанке. Во-вторых, этим самым поездам где-то надо было останавливаться, чтоб набрать воду.
Здание станции построили без учета местной специфики, а именно с залом ожидания, буфетом и одной кассой. Может, полагали,
Но пассажиров здесь почти не было — никто в здравом уме не хотел ехать в этакую глушь. А если никто сюда не приезжал, то кому, спрашивается, уезжать?
Конечно, порой из лесов выходили охотники, раз на станции появились почти интеллегентные люди из Императорского географического общества. Порой грязные оборванцы, с виду каторжане делали вид, что ждут поезда в зале ожидания. Проверить у них документы станционный смотритель не мог, арестовать — тем паче. Потому протапливал комнату, угощал бородачей кипятком. И те, не дождавшись поезда снова уходили в леса.
А раз на полустанке как-то оказался человек в чесучовом костюме — вышел он из лесу, шел сам. И хотя до ближайшего жилья было верст семь, пришелец не имел ни следа усталости на лице, ни грязи на своих лакированных штиблетах. Казалось, что он выбрался не из леса, а только что вышел из своей квартиры на Невском проспекте.
У станционного смотрителя поинтересовался: а когда будет следующий поезд, хоть в какую-то сторону и отчего закрыта касса. Смотритель ответил, что касса закрыта, потому что следующего поезда не будет никогда. Пассажирские поезда пролетают полустанок без остановок. Впрочем, около полуночи здесь остановится товарный, набрать воды для локомотива, машинисты наверняка будут рады попутчику.
Замечательно. — отметил пришелец. — Полуночный товарняк сгодится. А как насчет буфета?
Буфета не имелось по той же причине что и закрыта была касса. Но станционному смотрителю было скучно, и он предложил гостю разделить с ним скромную трапезу. Гость согласился.
Впрочем, «трапеза» для того позднего ужина — слишком громко сказано. Ели при свете "летучей мыши" в плохо протопленной комнате пищу, что донельзя пропиталась влажным осенним холодом.
К гречневой каше и черному хлебу смотрителя, гость добавил полбатона мягчайшего белого хлеба и бутылку недурственного рейнского.
По причине отсутствия бокалов, вино пили из жестяных кружек.
А между вторым и третьим тостом гость станционного смотрителя и завербовал. Предложил стать агентом одной организации. Какой именно — уточнять не стал.
Гость мог бы показаться шарлатаном, но тут же за столом он выдал задаток. Полтысячи рублей ассигнациями — сумму довольно значительную.
И что особо приятно — при их разговоре не присутствовали свидетели. Незнакомец не потребовал ни расписок, ни даже формальных клятв. Да что там — не поставил перед новоиспеченным агентом заданий. Ни тебе пускать под откос поезда, ни… Ничего. Лишь сообщил пароль и отзыв, добавив, что когда-то сюда попадет иной человек. Он-де назовет пароль, и тогда смотритель должен будет ему помочь и получить новые распоряжения.
И
Агент с паролем не прибыл ни на следующей неделе, ни в следующем месяце. После — счет пошел на года.
Что стало с тем незнакомцем? — рассуждал смотритель. — Может, он так и не вернулся в свою страну, не сообщил, что завербовал смотрителя. И этого шпиона убили во время какой-то глупейшей поножовщины, или он отравился в придорожной забегаловке и умер от дизентерии.
Да и кем он был, тот пришелец? Может быть, он был нечистой силой? Или пришельцем из иных миров, и хозяин полустанка на самом деле шпионил на Марс?
Часто, особенно в дни туманные казалось, что не было никакого посетителя, а все это смотрителю привиделось.
Но приходила полночь, на полустанке останавливался товарняк и его машинист подтверждал: да, было дело, кого-то с этого забытого всеми полустанка он забирал.
А было это, к слову сказать, еще во времена англо-бурской войны. Когда двадцатый век только рождался…
Пролетающие мимо поезда смотритель провожал с легкой ухмылкой. Все же никому, почти никому не было известно, что смотритель этой станции чей-то агент. А знание давало ощущение какой-то власти.
Он чувствовал себя могучим, достаточно сильным, чтобы разрушить если не все государство, то основательно его пошатнуть.
Смотритель не любил ни государство, ни правительство. Не любил он не конкретно царское правительство, а скорей правительства вообще. Отдельно ему не нравилось, что его заперли одного в этот медвежий угол.
Наверное, чтоб чувствовать себя настоящим агентом, он стал вести учет передвижения составов.
Записывать грузы он начал еще в русско-японскую. Делал это в толстой, словно амбарная книга тетради. Писал шифром простым, им же и выдуманным и выученным наизусть.
Отмечал: сколько платформ с лесом ушло в одну сторону, сколько повезли в другую сторону вагонов с переселенцами. Если проходил поезд литерный, не обозначенный в расписании, то бесхозный шпион доставал красные чернила и делал особую запись.
После того как книга подошла к концу, он завел следующую…
Когда началась русско-японская война, смотритель практически не сомневался — завербовала его японская разведка, и скоро здесь появится некто, несущий приказ вывести из строя эту железнодорожную ветку. А уж кому как ни смотрителю лучше знать, где у нее уязвимые места.
Но нет — мимо неслись поезда с казаками, солдатами, артиллерией, некоторые даже останавливались на полустанке. Для своих походных кухонь солдатушки вычерпывали колодец почти досуха… Но связного все не было.
Затем, без перерыва ударила первая революция. Ну конечно же, — думал железнодорожник, — то был революционер из какой-нибудь Женевы! Но снова — революция практические его не коснулась, если не считать касанием составы, набитые каторжанами.
Потом, позже загрохотала война империалистическая. До германского фронта было ничуть не ближе чем до Японии. Но забытый всеми шпион верил: придет время, и немцы выйдут из леса чистые и опрятные, словно тот незнакомец десять лет назад.