Хранитель ключа
Шрифт:
Их все не было…
Император низложен
— …Тебе водить!
Маленькая девчачья ладошка хлопнула Петьку по плечу.
Петька, бондарев сын перешел на шаг, а потом и вовсе остановился.
Осмотрелся, задумался…
— Че смотришь? Лови! — крикнул кто-то из ребят.
Петька снова пошел, но совсем не быстро. От водящего дети старались держаться на безопасном расстоянии.
А кого ловить-то?
Он коротконогий, бегает небыстро, зато
Можно было бы погнаться за Аленкой. Девчонка бегала хуже всех. К тому же только что водила, стало быть, устала.
Да вот беда: Аленка ему нравится. В игру ее взяли по Петькиному хлопотанию, и сейчас она осалила бондарева сына только потому, что тот поддался.
Конечно, можно было бы ее догнать, будто невзначай схватить, прижать к себе. Но осалить ее — значит расстроить…
…Вдруг водящий сорвался с места, и, сделав два шага к Ваське, развернулся и бросился к Шепелявому. В три прыжка преодолел расстояние, думал лишь осалить, но Колька не убегал, и Петька просто налетел на него.
— Ты чего не бежишь?
Оглядевшись, водящий увидел, что Васька тоже не сдвинулся с места. Промелькнуло: стоило бы погнаться за ним. Убежать от Васьки было бы все же проще.
— Гляди! — проговорил наконец Колька, показывая на что-то за спиной товарища.
— Надуть хочешь? — спросил тот. — Все равно тебе водить.
Ну да, как же… Он обернется, его осалят обратно и стрекача. Наверное, с Васькой столковались заранее… Нет, не выйдет…
Но…
— Да гляди же! — крикнула Аленка, которая тут была будто ни при чем.
Из-за рощи к селу двигалось войско: две тачанки, да с дюжину конных.
Банда не прошла село, как на то надеялись многие. Остановились посреди селения, солдаты согнали народ. Велели крестьянам разбирать раненых. Селяне делали это недоходно, пряча неторопливость за осторожностью, будто боялись причинить солдатам боль. На самом же деле держались надежды: а вдруг как раз им раненых и не хватит.
Раненые же старались вести себя тихо.
Остатки эскадрона, избавившись от обузы, уйдут дальше. А они останутся тут без оружия, на милость крестьянскую. И все говорило за то, что она окажется весьма краткой.
Вот прошлой зимой, говорят, было дело: где-то крестьяне изловили отряд краснопузых. Каждого по темечку обушком — тюк! Ну а затем на мороз, положили на снег, руку вытянули — дескать, верным путем идете, товарищи! Затем водой облили, и на перекрестках расставили словно указатели.
Раненым могло повезти меньше.
Тем, чье положение тяжко, помогут умереть. Да и не только им.
Кого-то превратят в рабов, в тягловую скотину, дабы они заменяли лошадей, угнанных другими бригадами.
Держать будут на цепях, кормить половой, спать определят
Был еще ничтожный шанс попасть к какой-то вдове, показаться ей кротким и милым…
…Меж взрослых крутился и Петька.
Всех его друзей родители загнали по домам. Петьке было несколько проще: мамка его померла в прошлом году, а батька ноне получил задаток за бочки и пропивал его уже третий день.
Для него визит отряда был настоящим праздником. Солдаты, да каждый с винтовкой, лошади, тачанки. Имелось даже два настоящих пулемета.
Вот она, взрослая жизнь…
Если б у него была винтовка, сабля — никто бы не посмел его выпороть. Да что там: даже никто бы не крикнул.
У ближайшего солдата, со смелостью, присущей детям, спросил:
— А кто тут у вас атаман?
Помогая крестьянину стаскивать с тачанки своего товарища, солдат кивнул на человека невысокого, кривоногого, с лицом побитым оспинами. Проплешины не могла скрыть даже папаха.
Сей человек на атамана, Батьку он совершенно не походил.
Как так? Атаману положено быть молодым, высоким, красивым, с ногами длинными, ровными не взирая на месяцы, годы, проведенные в седле.
И чтоб грудь колесом — на ней бинокль германский, на поясе — шашка с темляком из Анненской ленты.
Всего этого не было.
Петька задумчиво начал пятится. Но оказалось поздно. Не то атаман почувствовал взгляд, не то услышал полуразговор мальчишки с солдатом. Но как бы то ни было, позвал к себе:
— Эй, малой, иди сюда! — позвал Костылев Петьку.
Тот мог бы тут же рвануть прочь. Что-то говорило: так правильней всего. Но нет, послушно подошел…
Пока мальчишка подходил, Афанасий осмотрелся: деревушка была маленькой, заурядной…
Из всех достопримечательностей — колодец посреди деревеньки. Из всех развлечений: дед Федор — который в этот колодец упал в прошлом году.
Еще в деревне почти не было мужиков. Куда они делись, было неизвестно: погибли на империалистической? Находились в армии у белых, красных, анархистов? Ушли в "зеленую армию", то бишь стали матерыми, убежденными дезертирами? И теперь из леска смотрели, как их бабы с детьми отдуваются перед заезжими?
Имелось лишь десятка два стариков, половина из которых, вероятно перемрет еще до ближайшего боя. Да еще наверное, юнцов, почти детей с полдюжины.
"Ну ничего, — думал Костылев. — прямо в войске и подрастут. Объявим их кадетами или там юнкерами. Где-то же людей брать надо?"
— Что, пацан, солдатского хлеба хочется отведать? — спросил Костылев у Петьки.
Вблизи атаман был еще хуже. Лишь немногим выше малорослого Петьки, и дух от командира отряда стоял ядреный. Конский пот, гарь костров, запах давно нестиранного белья… Жиденькая бородка, в которой застряли крошки хлеба. По всему выходило, что оный солдатский хлеб черств и черен.