Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса
Шрифт:
— А когда ты заберешь твоего близнеца, твоего ишнок’ол мака из моего живота, эта гниль будет по-прежнему жечь мою голову? — спросил 2ДЧ.
Я не сразу понял, о чем он говорит. Ишнок’ол мак — злобный уай или разумный червь-паразит. Видимо, идея одержимости демонами имеет всемирное хождение, так что в его словах я не нашел ничего удивительного. Но что значит гниль в голове… Без всяких двусмысленностей — он имел в виду рак.
Черт. Если он не получил всех воспоминаний Джеда, то с какой стати в его сознание влезло это понятие?
Я уже говорил, что процесс загрузки
544
Мрад — единица облучения.
— Уай Джеда был придан нашим уаям. Нам обоим. Как слуга. И он дает нам громадные преимущества. Джед прибыл сюда, чтобы защитить нас и наших потомков.
Молчание.
Черт, без ума брякнул. Я лежал как громадная нога в гипсе. Больно. К тому же я весь опух. Однако то, чем меня накачали, не вызвало отупения, напротив. Это средство обостряло чувства. Лепестки герани под моей задницей превратились в острые камушки, а потоки воздуха оставляли ощущение ссадин, словно по мне прошлись куском акульей кожи.
— Скажи своему шкарек-уаю, пусть не изводит меня.
— Непременно, — ответил я. — Только я не могу сделать это немедленно и здесь. У меня нет необходимых инструментов.
Чем проще, тем лучше, подумал я. Моя свободная рука непроизвольно скользнула по полу, и лепестки под пальцами показались мне стадом гигантских шипящих тараканов.
— Как? — не понял он.
— Требуется особый настрой мыслей, для чего понадобятся специальные процедуры. На все нужно время.
Господи Иисусе, подумал я, теперь я хочу охмурить этого типа с помощью психотерапии.
— А если никак, то как? — Бакаб хотел спросить: а если ничего не получится, то что?
— В таком случае если я вернусь в две тысячи двенадцатый, то смогу сделать это оттуда, — пояснил я на ишианском. Он не ответил. Я погнал дальше: — Ты, что надо мной, видишь в уае Джеда: меня необходимо сохранить в геле, в коллоиде, в затвердевающей жидкости, похожей на копаловую смолу, которая преобразуется в кристаллы.
Молчание. Проклятье.
— Битумная взвесь… сохранит связи в моем мозге в достаточной мере, чтобы снять с них копию, — процитировал я по-английски из резюме Таровского проекта. — В том-то и дело, — добавил я на ишианском. — Это не позволит моим душам убежать. Моим б’олонам.
Б’олон — это одно из трех или четырех здешних понятий души. Бесплотные спутники человека мелькают в тенях и отражениях, они пускаются в путь через Шиб’алб’у и служат тамошним владыкам, прежде чем раствориться, превратившись в ничто. В их числе уай, воплощение в виде животного, п’ал, имя, которое остается в мертвом теле, и ч’ал — дыхание, хотя назвать его душой можно лишь с натяжкой.
— И затем мои души помогут тебе, стоящий надо мной, после того…
Я смолк. Мои языковые мышцы, несущие эту чушь, отказали мне. И не потому, что Чакал поклонялся Драгоценному Черепу, считая его человеком сверхъестественных возможностей (хотя, строго говоря, при таком мировоззрении чудес на свете не бывает, просто одни существа более естественны по сравнению с другими). Дело в том, что 2ДЧ излучал абсолютную непререкаемость, и вы испытывали бы к нему пиетет, даже не зная, кто он такой. За его спиной стены, казалось, обретали текучесть, словно мы находились в кристаллической коробке, погружающейся в лаву.
— А я, который над тобой, должен ждать твоего возвращения? — процедил он. — И надеяться, что ты придешь и заберешь своего близнеца?
— Ты, который надо мной, вовсе не должен ждать, — солгал я. — Мы можем договориться о точном времени.
— А что ты пришлешь, чтобы забрать своего уая?
— Это будет похоже на солнечное копье, — сочинил я. — Или на молнию.
Молчание. Наверное, он не понимает, подумал я и перешел на ишианский:
— В мой собственный к’атун я через тот ход, по которому явился сюда, пошлю верное сообщение, и оно достигнет тебя и сотрет меня, вытащит меня из тебя.
Пауза.
Неужели купился? Нет-нет, даже думать не смей, Джед. Лгать нужно иначе. Ты должен сам поверить в то, что говоришь. Не меняй свою историю еще раз. Хладнокровнее.
2ДЧ посмотрел на человека в сером тюрбане. И у меня возникло подозрение, что мое предложение не принято.
И тут меня осенило.
— А то давайте отправимся вместе, — сказал я. — Нас обоих захоронят, а потом — потом твои души вернутся.
Он взглянул на меня. Я скосил глаза в сторону — на сморщенную голову у него на кушаке. Она светилась золотистым ореолом. На всех лицах есть тонкий пушок, даже у коренных американцев. Обычно он незаметен, но если лицо съеживается до размеров персика, на нем появляется такая симпатичная легкая ворсисто-шерстистая пороша…
— Ты, который подо мной, хочешь провести меня, — почти прошептал он.
— Нет, — возразил я. — Не хочу.
Страх, словно патрон самоохлаждения в банке лимонада, взорвался в моем тонком кишечнике. Стой, ch'ingalo. Нервная система Чакала подавляла реакции тела, но у меня было сознание слабака Джеда, и потому мне стало страшно.