Хранитель в красных доспехах
Шрифт:
В руках мать держала несколько банкнот.
В гостиной гость появился только к обеду. Лицо бледное, шрамы слегка посинели от потери крови. Прихрамывая, подошёл к столу и тяжело опустился на крепкий дубовый стул, жалобно заскрипевший под весом старика.
– Как рана? – участливо спросила Жанна, наливая кофе.
– Спасибо, хозяйка, уже, лучше. Если у вас есть ром, плесните немного в кофе, пожалуйста. Это меня взбодрит.
Ром нашёлся. Старик благодарно кивнул и, взяв чашку обеими руками, поднёс к губам.
– Эти чёртовы
– Не совсем нормальное явление, я бы сказал, – в задумчивости изрёк Сергей, разглядывая старика.
– А что в нашем мире может быть нормальным? Самые нормальные места, где природа сохранила остатки благоразумия – это сумасшедшие дома.
– А вы и там побывали? – с интересом спросил Сергей.
– К сожалению, не в качестве пациента.
Угрюмое лицо старика было разрисовано синеватыми рубцами, как боевой раскраской. Чем-то эти мрачноватые узоры напоминали рунические татуировки. Не обращая внимания на откровенные взгляды Ивана, Ассир продолжил говорить:
– Санитаром я там работал. А по поводу моих царапин я могу сказать вот что: когда-то у меня был хороший друг. Но в одной переделке я потерял его и сам едва унёс ноги. Тогда и появился этот рисунок на моём лице.
Старик помолчал и потом обратился к Ивану, переключившись на другую тему.
– Ты не хочешь учиться в каком-нибудь большом городе?
– Учиться? Я учусь дома.
– Ты не хочешь посмотреть мир?
– Мир? – недоумённо спросил Иван. – Что в нём смотреть? Грязные заводские трубы? Автомобили? Они загрязняют воздух. Войны? Они убивают.
Отец с благодарностью посмотрел на сына, Ассир улыбнулся и подмигнул мальчику.
– Войны приходят и уходят! – После непроизвольного кровопускания настроение старика стало куда лучше. – К тому времени, когда ты вырастешь, они утихнут, если, конечно, не уничтожат этот мир. Трубы химических заводов дымят не только для того, чтобы выпускать паралитические и слезоточивые газы. Автомобили и самолёты – это обязательные компоненты техноцивилизации. Без них мир рухнет. Но ведь и много прекрасного. Книги… Очень много книг, и плохих, и хороших.
– А что там есть, кроме книг? – заинтересованно спросил Иван.
– Театры… Картинные галереи… Знаешь, малыш, сказочная красота! Там есть ещё колледжи, институты и университеты, в которых учатся умные парни, такие же, как ты.
Иван не ответил. Замолчал, и весь обед просидел тихо, как мышка. Не слушал разговоры взрослых, погрузившись в свой мир. Пообедав, ушёл в горы, прогуляться в одиночестве и подумать над словами гостя. Вернулся только поздно вечером.
За ужином старик опять разговорился. Рассказывал про театры и про библиотеки, про парки и заповедники, в которых приходилось побывать. Говорил так оживлённо, словно в столовой сидел другой человек. У него даже взгляд изменился – оттаял, подобрел. Может быть, виной этому всё то же кровопускание?
– Приятно попасть в такую компанию, где знаешь, что тебя поймут и где можно говорить о том, что тебе дорого, не боясь, что после тебя будут высмеивать за твою откровенность. Мой покойный отец мне часто говорил: «Если ты окажешься в незнакомой компании, не вздумай сразу заводить разговор на серьёзные темы. Присмотрись к людям, выясни каковы их интересы, узнай, чем они дышат. Только потом можешь открываться перед ними. Да и то я не советую тебе этого делать. Нечего каждому показывать свою душу, это не кино и не театр. Это твой храм, твои мысли, твои чувства». Так говорил мой отец.
– У вас умный отец, – заметила Жанна, сидя в глубоком кресле у камина. В глазах отражался мерцающий синеватый огонь.
– Да, мой папа не дурак, – гость коротко, с придыханием, вздохнул. – Но однажды совершил очень бестолковый поступок.
– Какой же? – спросил Сергей.
Постоялец замялся, словно случайно проговорился о том, чего говорить не хотел. С минуту молчал, глядя в огонь. Затем, с трудом, будто память изменяла, стал выталкивать из себя слова, тяжёлые, будто налитые свинцом.
– Ушёл добровольцем на войну… э-э-э… оставив меня на руках моей матери. – Тяжёлые, свинцовые слова падали на пол и с глухим стуком катились к притихшим слушателям. – Мне едва исполнилось три года, я совсем ещё ничего не понимал. Мать умерла через полгода от сердечного приступа, когда получила письмо, в котором сказано, что отец пропал.
– А что дальше? – с детской нетерпеливостью спросил Иван. – Папа вернулся?
Он уже знал, что старик расскажет свою историю. Отец называл это интуицией.
– Дальше? – гость перевёл взгляд на мальчика. – Ты прав, малыш, вернулся. Когда мне исполнилось десять лет. Я жил у тетушки, и отец появился так неожиданно, что даже она не сразу узнала родного брата. Волосы поседели, лицо покрыто шрамами, левую кисть потерял в бою, да ещё и хромал на одну ногу. На груди висела серебряная цепь с круглой бляшкой, амулетом. Вот этим самым.
Он извлёк из-под куртки цепь. Металл тускло поблёскивал, как и полагалось благородному серебру. На массивной круглой пластине изображён древний замок с несколькими башнями, а над этими башенками меч, длинный меч, какими бились ещё средневековые рыцари. По краю медальона шла витиеватая надпись на незнакомом языке.
– Вот этот амулет, – сказал и спрятал медальон под куртку. – Единственное, что осталось от отца. Он умер через три месяца после приезда. Врачи говорили, что заболел какой-то неизлечимой болезнью, которой в наших краях никто и никогда не страдал. Сгорел быстро, мне даже казалось, что хворал и до своего приезда, и держался только на одной мысли – вернуться домой и спокойно умереть. Перед смертью повесил цепь на мою шею и с тех пор я ношу этот амулет, не снимая.
Ассир замолчал глядя в окно, по которому как мухи ползали крупные капли дождя.