Хранитель Виртуальности
Шрифт:
На фоне облаков появился экран размерами как раз с ковер, образовав своеобразный потолок странной комнаты без стен, служившей Афродите жилищем. Послышались какие-то звуки, лишь отдаленно напоминающие музыкальные, но зачаровывающие своим сложным, на грани какофонии, ритмом и странным, не похожим ни на какой инструмент тембром. На экране появились какие-то цветные пятна и полосы, плавно изменяющие свои оттенки и пропорции. Афродита сидела рядом со мною на коленях, глядя на мое обнаженное
— А ты… Не смотришь? — удивился я.
— Нет… Это — мужской вариант виртаина, на меня он не действует, — солгала Афродита.
Я не мог отвести глаз от цветовых пятен, начавших на потолке-экране игру в салочки. Голос Афродиты показался мне грубым и совершенно чужеродным для того калейдоскопически-нарядного пространства, которое медленно втягивало меня в себя.
Мне показалось, что мое тело, оторвавшись от ковра, медленно поднимается, чтобы раствориться в блистающем мире, имя которому — Абсолютное Счастье.
Я забыл про Афродиту. Где-то там, в чудесном мире, нежданно-негаданно распахнувшем свои объятия, меня ждала Небесная Невеста, женщина, которую я всю жизнь искал.
Меня переполнила радость. Я засмеялся, и сила этого чувства утроилась. Афродита стала лишь смутной тенью, закрывавшей часть экрана. Однако мне уже не нужен был весь экран. Один его клочок, любой крохотный кусочек с сумасшедшей пляской цветных пятен — вот все, в чем я нуждался, ныне, и присно, и во веки веков.
Моя радость еще раз утроилась…
Все окружающее исчезло. Теперь я был центром мира и всем миром одновременно, поэтому ничто не могло окружать меня, все было во мне, все ликовало, вибрировало и пело.
Я был не только миром, но и всеми наслаждениями мира.
Время и пространство исчезли. Им на смену пришли вечность и бесконечность.
И эта моя мысль оказалась последней. Потому что в вечности и бесконечности растворяется все. Никакая мысль, никакое чувство в них существовать не могут. Я стал бесконечностью… Я растворился в вечности…
И сразу же понял, что вечность равносильна мгновению. Вернее, так: одна вечность равносильна одному мгновению. Обратное, вообще говоря, неверно…
И однако же, существуют. Чувство наслаждения, например. Стремительно угасающее чувство, без которого всякая жизнь становится абсолютно бессмысленной. В частности, моя жизнь.
Мои глаза вновь начали видеть окружающее, а мозг — осознавать всю безотрадность и никчемность жизни. Единственным утешением было небо, огромное голубое небо и медленно плывущие по нему облака.
Облака в отличие от меня находились в состоянии перманентного экстаза.
Что-то пошевелилось рядом со мною. Я испуганно повернул голову.
Какая-то женщина, с грубыми чертами лица и тела, полностью обнаженная, лежала рядом со мною, совершенно обессиленная.
И счастливая.
От несправедливости и обиды я заплакал. Женщина нашла в себе силы сесть, положила мою голову себе на колени и начала утешать, гладя меня по волосам, словно мальчика, у которого отняли любимую игрушку.
— Ну-ну, не расстраивайся… У тебя ведь есть деньги… Значит, ты сможешь испытать это и раз, и другой, и третий… Ты ведь не коп, тебе можно…
— Я хочу еще одну дозу. Немедленно! — потребовал я. — У меня есть деньги. Возьми все, что осталось, иначе я умру!
— Ты умрешь, если примешь две дозы подряд. Этого делать ни в коем случае нельзя, малыш. Ведь тогда твои деньги достанутся родственникам, а не нам. Нет… Приходи через три дня в то же самое время в тот же самый бар, я буду ждать. И не вздумай меня искать! Иначе расстанешься с жизнью быстрее, чем не только ты, но даже я думаю, и без помощи виртаина!
— Почему ты решила, что все мои деньги достанутся вам? — спросил я сквозь слезы.
— А куда ты теперь денешься? — удивилась Афродита. — Я же видела, ты улетел по-настоящему. Значит, будешь делать это вновь и вновь, пока не кончатся деньги. И учти, следующая доза будет стоить уже тысячу рублей.
— Я не совсем понял, вы — это кто?
— А вот этого тебе знать не нужно. Кто слишком много знает, тот быстро умирает. Еще быстрее, чем от виртаина.
Афродита — уже второй раз за сегодня — провела пальчиком по моим губам.
— И сколько мне осталось? — равнодушно спросил я.
— Ровно столько, на сколько у тебя хватит денег. Обычно это три-четыре месяца, если ты очень богат — десять-двадцать. Первая же ломка, не подкрепленная дозой, кончится смертью. Ну, тебе пора, одевайся.
Я с трудом встал. Ноги мелко дрожали, во рту пересохло. Я налил себе полную рюмку коньяку, выпил, немедленно повторил.
Афродита тоже подошла к столику, выпила шампанского. Ее, как и меня, слегка покачивало.
— Так ты все-таки смотрела? — догадался я. — Значит, тебе тоже осталось два-три месяца?
— Что я, дура, что ли? — одарила меня Афродита улыбкой Джоконды. — Просто я немного выпила, дожидаясь твоего возвращения.
— Долго я улетал?
— Часа полтора, наверное.
Я подумал, что у меня больше никогда не возникнет желания спать с женщиной. Мне стало так грустно, что я с трудом сдержал переставшие было течь слезы.
— Не плачь, глупенький!
Афродита прижала мою голову к своей обнаженной груди. Меня это никак не взволновало. Плотина стыда рухнула, слезы вновь ручьем хлынули из моих глаз.