Хранитель вод
Шрифт:
– Бог разбил форму, по которой Он его отливал. Других таких не было и не будет.
Некоторое время она боролась с рыданиями, потом снова заговорила:
– Что касается Мари… Я хотела бы быть такой, как она.
Мне нечего было сказать. Темно-красная урна молча смотрела на меня со стола.
– Ты вернешься?
Чайник на плите засвистел. Вода была готова.
– Извини, мне, кажется, пора.
– Мерф…
Я знал, что за этим последует. Еще одна попытка. Она просто обязана была сделать все, что могла.
– Что?
– Ты уверен, что непременно должен… В конце концов, вовсе не обязательно…
Я посмотрел в окно на
– Я обещал. – Я немного помолчал. – И потом, я перед ним в неоплатном долгу. – Слезы выступили у меня на глазах, но я смахнул их рукой.
Она вздохнула.
– Да, ты всегда держишь слово.
– Стараюсь.
– Это он научил тебя этому. Тебя и всех нас.
– Да, конечно. Ну ладно, до встречи. Береги себя.
Разговор взволновал меня сильнее, чем я ожидал. Он окончательно убедил меня в том, что я знал и раньше: я должен перерезать все нити, связывающие меня с прошлым. Если я этого не сделаю, мне не добраться и до Дайтоны, не говоря уже о южной оконечности Флориды. Мне никогда не исполнить свой долг, если я буду постоянно оглядываться назад. Когда же я его исполню, я должен буду вернуться, потому что здесь меня будет ждать Мари.
Пейзаж за лобовым стеклом может причинить страдания и когда он удаляется, и когда приближается. Боль подстерегала меня там, куда я направлялся. Боль оставалась ждать меня здесь, но выбирать не приходилось.
На экране мобильника появилась надпись: «Вызов завершен». Я посмотрел на нее, потом вышел из дома, сделал несколько шагов к побережью и швырнул телефон, словно камешек, параллельно поверхности воды. Телефон коснулся ее четыре раза – не самый лучший результат, – потом зарылся в волну и пропал навсегда.
Кончено.
Все утро я обходил свой остров. Здесь мне приходится заботиться о двух сотнях апельсиновых деревьев. Я подкормил каждое и заодно проверил, исправна ли система автополива. За несколько лет я проложил через остров много миль резиновых и пластиковых шлангов, чтобы подвести пресную воду к корням (этому меня тоже научил Дэвид). Сколько мне придется отсутствовать, я не знал, поэтому мне хотелось оставить систему в полном порядке. Амбар, в котором жил, я запер, но двери часовни закрывать не стал. Я вообще никогда их не запирал. Мы с Дэвидом потратили немало часов и пролили немало пота, восстанавливая часовню после ураганов, но я никогда не считал ее своей. Кто может владеть церковью? Если человеку необходимо укрытие, убежище, он должен иметь возможность войти – и кто я такой, чтобы ему мешать? Единственное, что я сделал, это прикрепил к дверям записку следующего содержания:
«Если вам нужен священник, то он недавно умер. Если бы он был здесь, он сказал бы вам, что вернулся домой. Подробности можно прочесть в некрологе. Если вам нужен Бог – поговорите с ним сами. Думаю, священнику это пришлось бы по душе. Больше того, именно этого он хотел бы от вас больше всего. Ради этого он прожил свою жизнь. Дверь не заперта – просто поверните ручку и войдите!»
Наконец все было готово. Я вышел на берег, поднялся на причал и шагнул в лодку.
Впрочем, запускать двигатель я не торопился. Довольно долго я стоял и смотрел на лениво накатывающие на песок волны. Здесь мы с Мари полюбили друг друга. В этих самых водах, которые сейчас едва доходили мне до колена. Тогда мы были детьми. Мы дружили и обменивались секретами. Мы росли друг у друга на глазах, превращаясь из детей в мужчину и женщину. Потом была та вечеринка, темнота, коварное течение, которое унесло ее во мрак. Ее искали, но не там, где следовало, и только я догадался, что Мари унесло в открытое море. Мне посчастливилось найти ее и привезти обратно на берег. Именно здесь, трепещущие и полные надежды, мы рука об руку вошли в воду, где нас захлестнула любовь. Мне, во всяком случае, хочется верить, что Мари чувствовала то же, что и я. Прилив чувства, могучую волну, которая способна погубить или подарить блаженство. Мы нырнули на самое дно, где вода была чистой, как слеза, а потом вернулись на берег, где луна и тепло костра согрели наши озябшие тела. В последующие недели мы подолгу бродили вдоль берега, собирая ракушки и ища друг друга, – два сердца, которые, позабыв обо всем остальном мире, тянулись одно к другому и мечтали, чтобы прилив больше никогда не повторялся.
Но приливы всегда повторяются. Вечно. Ничто не может им помешать. А когда они возвращаются, то смывают память о том, что было.
За неделю до свадьбы она с неожиданной серьезностью произнесла:
– Мне нужно сказать тебе одну вещь…
Глаза ее подозрительно блестели, и я кивнул.
– Я слушаю.
– Не здесь…
Я снова кивнул, и мы сели в шестнадцатифутовый катер, который я одолжил у приятеля. Она показывала, куда плыть, и вскоре мы оказались здесь. Причалив к берегу почти в том же месте, где я находился сейчас, мы выбрались на песок и зашли в лес, где стояла часовня и где я сделал ей предложение. Каждое дерево, каждый камень под ногами казались нам знакомыми – для нас обоих это место было связано со множеством приятных воспоминаний.
Толкнув входные двери, она провела меня по центральному проходу к алтарю. Часовня была заброшена несколько десятилетий назад, и повсюду виднелись следы разрухи. То и дело нам приходилось перешагивать через обломки стропил и крыши.
Взяв меня за руки, Мари сказала, с трудом сдерживая слезы:
– Я только хотела, чтобы ты знал…
Я ждал. Я видел, что ей больно, и мне хотелось дать ей возможность выговориться, излить свою боль.
– Я хотела, чтобы ты услышал это от меня… – Мари похлопала себя по груди. – Я хочу и готова стать твоей женой… Хочу всей душой и всем сердцем, но…
Я отвел с ее лица упавшую на него прядь волос.
– Тебя что-то смущает?
Это были не самые умные слова, но тогда я не смог придумать ничего лучшего.
– Я не могу дать тебе то, что обещала.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду… – Мари отвела глаза. – Когда я была моложе, я лишилась одной вещи. Точнее, у меня ее отняли, и теперь ее нельзя вернуть никакими силами. Я… – Она покачала головой. – В общем, если все и дальше будет так, как ты… как мы хотели, ты можешь обнаружить, что я не…
– О чем ты?!
– Мой отец… – Слезы, которые Мари сдерживала изо всех сил, вдруг хлынули из ее глаз. Руки взлетели и обвили мою шею. – Пожалуйста, пожалуйста, прошу тебя… не считай меня испорченной. Грязной. Это было давно. Очень давно.
Ее речь была отрывистой и бессвязной, но только полный кретин не сумел бы сложить два и два. Между тем Мари продолжала шептать, прижимаясь к моему уху горячими губами.
– Мама узнала… Она развелась с ним. После того как он вышел из тюрьмы, я больше никогда его не видела.