Хранитель вод
Шрифт:
– Ты же приличная собака, дружище. Поверь, мне вовсе не хочется надевать на тебя эту штуку, но таков порядок.
Он негромко заскулил.
– Я знаю, знаю, но… ты должен. Таков закон.
Джекки величественно сел и замотал головой, не давая мне застегнуть ошейник.
– Я капитан или не капитан?
Джекки вильнул хвостом.
– По правилам судоходства, все собаки на борту должны быть в ошейниках. Это касается и тебя.
Джекки снова заскулил.
– Не бойся, я не буду слишком его затягивать.
Он встал, дважды обошел меня по кругу, лизнул в лицо и наконец наклонил голову. Похоже, прежний хозяин не просто учил, но и любил эту собаку, и мне стало его искренне жаль. Джекки был настоящим сокровищем на четырех
Потом я попытался рассуждать как человек, который потерял собаку. Что бы он предпринял?.. Первым делом я проверил объявления в местных газетах и социальных сетях от Дайтоны до Сент-Симмонза, но ничего не обнаружил. Пришлось отправиться в ветеринарную клинику, но там мне сообщили, что, хотя собака действительно породистая и красивая, я могу оставить ее в центре передержки всего на три дня, после чего моему приятелю придется заснуть очень надолго.
Я ответил, что он пока не хочет спать. Разумеется, мне было ровным счетом ничего не известно о прививках Джекки, поэтому я попросил сделать ему хотя бы самый необходимый минимум, чтобы не посадить желудок и почки. Что ж, все необходимые процедуры были сделаны, но Джекки они в восторг не привели – в особенности анализ кала. Когда пса снова привели ко мне, вид у него был крайне униженный.
В качестве компенсации пришлось купить ему мое любимое лакомство. Еще ни разу я не уезжал из Сент-Огастина, не отведав мороженое-джелато, которое продавалось на Сент-Джонс-стрит в кафе «Идальго». Когда мы туда добрались, я заказал самую большую порцию, после чего мы с Джекки уселись на бордюр прямо на улице и съели мороженое напополам. Когда с лакомством было покончено, я вычистил Джекки зубы, что он кое-как вытерпел.
Наше двадцатиминутное представление для всех желающих, которых абсолютно очаровали как кремово-белая масть Джекки, так и его готовность облизать любое симпатичное лицо (особенно вымазанное мороженым), навело меня на мысль. Джекки только что оказался в центре внимания довольно многолюдной толпы, хотя на улице и без нас хватало артистов-любителей, всячески развлекавших гуляющую публику. Каждому, кто проходил мимо, хотелось его хотя бы погладить, а Джекки был этому только рад. В конце концов мы устроились на оживленном перекрестке улиц Сент-Джонс и Иполито, то есть примерно на равном расстоянии от кафе «Идальго» и от ресторана «Колумбия», которые подходили для рекламы чего угодно гораздо лучше, чем самые популярные телеканалы. В течение следующих двух с небольшим часов с Джекки сфотографировались почти все дети Сент-Огастина, а я отклонил почти два десятка предложений его продать. Каждый раз, когда кто-то из родителей фотографировал с ним своего ребенка, я просил их только об одном: поместить снимок в своих социальных сетях с хэштегом #найдитемоегохозяина или #белыйлабрадор.
Но никакого результата это не дало. В этом я убедился, когда приобрел в ближайшем салоне новый мобильник и новую сим-карту.
После обеда толпа начала редеть, и мы с Джекки – усталые и голодные – решили вернуться на причал. Я как раз поднимался с бордюра, когда позади меня раздался женский голос. Вообще-то, в последние несколько часов за моей спиной постоянно раздавались какие-то голоса – мужские, женские, детские, но этот был абсолютно другим. В нем звучали тревога, отчаяние, боль. Закрыв глаза, я сосредоточился на звуке этого голоса, стараясь угадать то, что стояло даже не за словами, а за интонациями. И мне это удалось: женщина позади меня сказала очень много, но не словами.
Какое-то время спустя я рискнул обернуться. Внешность женщины вполне соответствовала мрачному отчаянию, звучавшему в ее голосе. На вид ей было чуть за сорок; голова опущена, темные волосы поседели у корней, походка, несмотря на легкую хромоту, казалась целеустремленной и решительной. Обута она была в один шлепанец, да и то рваный. Ноги были красивыми, стройными, но грязными, а кожу на лодыжках покрывали свежие царапины, словно женщина продиралась сквозь заросли колючек. Кроме шлепанца, на ней были остатки униформы официантки из второразрядного кафе: короткая и узкая черная юбка с разрезом и белая блузка, которая, впрочем, давно утратила свою первоначальную белизну. Кроме того, на ней был кружевной фартук, но женщина вряд ли это сознавала: либо она носила его слишком долго и успела к нему привыкнуть, либо ей было все равно, что о ней подумают. Из кармана фартука торчала пачка квитанций, а из кармашка блузки выглядывали шариковая ручка и несколько коктейльных соломинок.
В руках женщина сжимала телефон. Руки дрожали, как и голос.
– Но, детка, ты не должна… Ты не можешь… – Сама того не замечая, женщина описывала круги вокруг нас с Джекки. – Им нужно от тебя только одно, и, чтобы добиться этого, они пообещают тебе все что угодно! – Женщина тяжело и часто дышала, стараясь вставить хоть слово в поток возражений, которые, по-видимому, обрушивал на нее невидимый собеседник или собеседница. – …Я все понимаю, детка. Да, возможно, я была не права, но и ты…
Она обогнула меня во второй или в третий раз, потом неожиданно развернулась и быстро зашагала к пристани. Ее голос звучал теперь отчетливее, но и отчаяния в нем прибавилось.
– Прошу тебя, не делай этого! Подожди, мне нужно с тобой… – Она добавила еще одно слово, которое я слышал совершенно отчетливо. Ошибиться я не мог, хотя, произнося его, женщина плакала. Она сказала – Энжел.
«Так меня зовет мама, хотя на самом деле я Анжела…»
Я покачал головой, потом негромко выругался, и Джекки удивленно покосился на меня. Я потрепал его по голове.
– Ну, идем…
Мы шли довольно быстро, но женщина опередила нас почти на полквартала. Когда мы вошли в гавань, она уже бежала вдоль причала, окликая владельцев всех катеров и яхт, которые были в этот момент на борту. Ее голос далеко разносился над водой.
– Пожалуйста… Мне нужно только… На соседнюю стоянку… Нет, у меня нет ни цента…
Когда очередная дверь каюты захлопнулась у нее перед носом, женщина, по-видимому, потеряла надежду и решительным шагом двинулась к причалу, где стояли служебные суденышки – четырнадцати- и шестнадцатифутовые моторки, предназначенные для перевозки грузов и пассажиров на большие суда и обратно. Спрыгнув в одну из них, привязанную в тени большого дерева, женщина осмотрела подвесной мотор, щелкнула кнопкой и дернула пусковой шнур. Сорокасильная «Ямаха», как и положено двигателям этой марки, завелась с пол-оборота. Женщина тотчас повернула рукоять газа, выругалась, нащупала рычаг передач и со скрежетом врубила задний ход. Лодка дернулась, с силой натянув причальный канат, и по воде залива побежали поднятые ею волны.
Осознав свою ошибку, женщина выпустила румпель, который сжимала изо всех сил, переключила передачу на нейтраль, отвязала швартов и, даже не проверив, сколько топлива осталось в бензобаке, снова попыталась отойти от причала задним ходом. Двигаясь таким образом, она зацепила две яхты, причальную сваю и подпорную стенку. Словно хромая утка, ее лодка описала на воде кривой полукруг и в конце концов ткнулась мотором прямо в борт шестидесятифутовой спортивной яхты. Удар был так силен, что женщина слетела со скамьи и упала на дно, но почти сразу вскочила и вернулась на корму. С новой силой вцепившись в румпель, она переключилась на передний ход и начала зигзагами выбираться со стоянки. Еще не выбравшись из зоны «тихого хода», женщина увеличила обороты, и моторка, поднявшись на глиссер, тут же завязла в илистой отмели. Громко ругаясь, женщина шагнула за борт и столкнула лодку с мели, потеряв при этом последний шлепанец. Вскочив на борт, она включила задний ход и выбралась наконец на глубину. Здесь женщина снова дала полный газ и помчалась по Каналу на юг.