Хранитель вод
Шрифт:
Даже за шумом вертолетного двигателя экипаж мог слышать, как я плачу над телом любимой женщины.
Глава 1
Прошла неделя. Я почти ничего не ел. Спал еще меньше. Чуть не каждый вечер я оказывался на берегу, где бессмысленно смотрел вдаль. Дни шли за днями, но я никак не мог заставить себя действовать. Согласно последней воле Дэвида и Мари, оба должны были быть кремированы. Эту часть я исполнил.
Дэвид просил, чтобы я развеял его прах у края мира. Мари выбрала место поближе. В своем последнем письме она просила, чтобы я рассыпал ее пепел на мелководье рядом с островом, где мы играли детьми. Почти неделю я, сжимая в руках урну с прахом, смотрел, как приходит прилив и как наступает отлив. Высокая вода, низкая вода, снова высокая. И так без конца. Я не мог заставить себя пересечь линию прибоя. В конце концов, вопреки последней воле Мари, я вернулся в дом и поставил
Еще неделю я ходил вокруг них, как Луна вокруг Земли. День. Ночь. Свет. Тьма.
Всему, что я знал, меня научил Дэвид. Он нашел меня, когда я погибал… уже почти погиб. Он исцелил меня, когда этого не смогли сделать вся королевская конница и вся королевская рать. Я был Беном Ганном, он – Джимом Хокинсом. Я был Робинзоном Крузо, он – Пятницей. Он подбирал меня на берегу в самые мрачные моменты, когда я лежал на песке среди клочьев пены и манящие крабы щекотали мне ноздри клешнями. Я был не в силах спасти себя и не говорил на принятом на острове языке, и Дэвид поднимал меня, отряхивал от песка и водорослей, кормил и заново учил ходить. Он спас меня, когда меня уже нельзя было спасти. Его влияние на меня было огромным. Невозможность слышать его голос – оглушительной.
Жить без Мари было все равно что проснуться в мире, в котором на небо не всходили ни солнце, ни луна, ни звезды. Я не расставался с ее письмом. Я читал и перечитывал его снова и снова, десятки, сотни раз. Я клал его рядом с собой на подушку каждый раз, когда ложился спать, чтобы чувствовать запах чернил, которыми она писала, но это служило лишь очень слабым утешением. Я не мог повернуть время вспять. Не мог, как ни старался, смириться с окончательностью того, что произошло. Это казалось мне невероятным, невозможным. Это и было невозможно. Как она ушла? Я не мог даже представить себе, как она, сжигаемая стыдом и сожалением, покидает этот мир с грузом, привязанным к ноге, как она погружается в холодную пустоту и мрак, откуда уже не найти выхода. Но самым страшным было, наверное, то одиночество, которое она испытывала за считаные минуты до того, как принять решение. А ведь я искал ее. Я приложил все силы, сделал все, что мог, и даже больше. Я потратил все, что у меня было, и подошел к ней совсем близко, но… не успел. Когда Мари нуждалась во мне больше всего, я не смог быть с ней рядом.
Сознавать это было, наверное, тяжелее всего. Всю жизнь я занимался тем, что спасал потерявшихся, раненых, одиноких, но не сумел спасти того единственного человека, который был мне дороже всего на свете.
Остров Форт-Джордж близ берегов Флориды расположен к северу от Джексонвилла. От Атлантического океана его отгораживает и защищает остров Малый Тальбот. Тот, кто хорошо знаком с местным капризным и переменчивым фарватером, пожалуй, сумел бы пройти через пролив, не напоровшись на песчаные отмели и не завязнув на мелководье, но дело это не каждому по плечу. Море вокруг Форт-Джорджа, как правило, спокойнее, но, хотя этот остров и защищен от свирепых восточных ветров, его нельзя назвать затерянным. Все дело в сочетании местных географических особенностей. Протяженный Береговой канал [5] тянется на север от устья реки Сент-Джонс и залива Мейпорт до острова Амелия и бухты Нассау. Пролив Форт-Джордж, таким образом, соединяет Канал с Атлантикой.
5
Береговой канал представляет собой протяженный водный путь, который пролегает вдоль восточного побережья Флориды и представляет собой череду переходящих друг в друга рек, проливов и каналов, каждый из которых может иметь собственное название.
Все это означает, что добраться до пролива проще всего либо со стороны Берегового канала, либо со стороны океана. Благодаря такому положению он стал со временем играть важную роль в формировании водно-моторной культуры Северной Флориды, где проживает немало весьма состоятельных людей, любящих проводить свой досуг на островах Амелия, Сент-Симмонз и Си. Во время прилива пролив Форт-Джордж выглядит как самая обычная полноводная река. Куда ни поглядишь – со всех сторон тебя окружает одна вода, которая выглядит достаточно глубокой. На деле же в считаных дюймах под поверхностью залегают многочисленные песчаные отмели. С отливом они обнажаются, подобно всплывающей из глубин океана Атлантиде, превращаясь в огромную игровую площадку размером с двадцать или даже тридцать футбольных полей. В погожие выходные – а во Флориде погода стоит хорошая почти круглый год, – на отмелях можно видеть сотни моторных лодок, катеров и яхт, которые вытащены на песок или стоят на якорях, образуя длинные гирлянды. Здесь и крошечные двенадцатифутовые плоскодонки-«гино», и шестнадцатифутовые «Монтауки», и двадцатичетырехфутовые «Бостонские китобои» с центральной консолью, и тридцати-сорокафутовые скоростные катера со строенными или даже счетверенными подвесными моторами на корме. На более глубоких местах покачиваются шестидесяти- и семидесятипятифутовые океанские яхты, пассажиры которых добираются до отмелей на специальных посыльных суденышках.
В выходные на отмелях царит настоящий калейдоскоп красок и оглушительная какофония звуков. Капитаны судов привлекают внимание к своей собственности тремя разными путями. Во-первых, это цвет и конструкция самих лодок. Во-вторых, это количество тел в бикини на борту и в-третьих – музыка, несущаяся из громкоговорителей и колонок. В воде между отмелями торчат бесчисленные охладители со сверкающими на солнце бутылками и банками, стоят пляжные кресла, плавают на матрасах и кругах дети, распугивают мальков собаки. Кто-то забрасывает сети-закидушки, кто-то гоняет на гидроциклах, поднимая волну, которая размывает выстроенные из влажного песка замки и уносит в океан пляжные шляпы всех цветов и фасонов. Старики запускают воздушных змеев, чадят грили для барбекю и электрические генераторы. С раннего утра и до позднего вечера песчаные отмели пролива Форт-Джордж представляют собой оживленный, густонаселенный город, который поднимается из воды с отливом и снова исчезает, когда вода начинает прибывать.
Мой остров относится к группе небольших островков, которые окружают Форт-Джордж. К западу от него пролегает глубоководный Береговой канал, с востока и с юга его омывают воды неглубокого залива. Таким образом, мой остров тоже со всех сторон окружен водой, однако, в отличие от Форт-Джорджа, который соединяют с континентом несколько мостов, попасть ко мне можно только на лодке. Кроме того, на большом острове стоят дома, церкви, клубы, гостиницы и одна старая усадьба, там толпами бродят местные жители и бесчисленные туристы. Я же живу на своем острове совершенно один.
И меня это совершенно устраивает.
В один из дней я сидел на кухне и потягивал горячий кофе, изо всех сил стараясь не смотреть на две урны на столе. Чтобы чем-то занять руки, я разобрал и вычистил старый «зиг» Дэвида. Потом снова разобрал и снова вычистил. И еще раз. Мне нравилось, как лежит в руке его потертая рукоятка, нравился матовый блеск только что смазанной стали. Пистолет напоминал мне о моем друге, о всех тех случаях, когда он выхватывал его из кобуры или убирал обратно. Я пытался припомнить, как звучали голоса Дэвида и Мари, воображал себе их лица, но голоса звучали глухо, а лица рисовались смазанными и зыбкими; как я ни старался, мне не удавалось представить их во всех деталях. И это было особенно печально, ибо с каждым прошедшим днем моя тоска по ним становилась глубже, и я то и дело ловил себя на том, что бормочу те бесчисленные слова, которые я так и не успел им сказать.
Да, Дэвид ушел неожиданно, и, хотя я всегда знал, что, учитывая его и мой образ жизни, это может случиться в любой день и в любой час, я оказался совершенно не готов попрощаться с ним навсегда. Вероятно, дело было в том, что он всегда был рядом; большой, как сама жизнь, Дэвид заполнял мое сердце и ум целиком, без остатка, и теперь, когда его не стало, я снова и снова вспоминал подробности того последнего дня, гадая, что можно было изменить. «Мы сумеем осмотреть большую площадь, если ты возьмешь на себя побережье, а я приму мористее», – сказал он мне. Я знал, что нам не следует разделяться. Я знал, что когда (и если) Дэвид обнаружит яхту Виктора, дожидаться меня он не станет. Да, он был уже не молод и не так быстр, как когда-то, но это не помешает ему без промедления броситься на штурм. С изрыгающим огонь и свинец «зигом» в руках он взберется на палубу и учинит на яхте настоящий разгром. Словно бык в посудной лавке, он будет стрелять и крушить, пока не добьется своего. В этом отношении Дэвид всегда был упрям. Не сомневаюсь, что еще в тот момент, когда он только взялся за штормтрап, чтобы подняться на яхту, он уже знал, что не вернется назад, но это его не остановило. Никогда не останавливало.
Именно поэтому те, кого он спасал, верили в него. Именно поэтому многие и многие его любили.
Дэвид очень любил рассказывать. Должно быть, это был его способ справляться с воспоминаниями. Истории так и сыпались из него одна за другой, и каждая содержала некий намек на следующую. Была ее началом. Завязкой. Правда, для того чтобы Дэвид начал рассказывать, нужно было сначала изобрести что-то, что заставило бы его хоть немного посидеть на одном месте, но я знал секрет. Стоило налить ему бокал хорошего старого вина, и ворота его красноречия тотчас распахивались во всю ширь, а мне оставалось только сидеть, слушать, плакать и смеяться. И мне, и всем остальным, кто оказывался в этот момент поблизости.