Хранитель времени
Шрифт:
Его руки скользили по моей спине торопливыми движениями, сноровисто и равнодушно, как по неодушевленному предмету. Мне даже показалось, что ему неприятно до меня дотрагиваться. Звонкий и излишне сильный шлепок по попе означал завершение процедуры.
– Дурак, больно же! – мое возмущение вызвало ядовитый смешок у Никусь.
Похоже, что ее охота за кобелями сегодня оказалась безуспешной и она медленно закипала, выбирая на ком бы сорвать злость.
– Вы в курсе, что в Эстонии можно покупать спиртное даже ночью? – громко сообщил Шурик.
Он явно желал привлечь
– Неа. Странно, да? Вроде как там тоже пьяниц хватает. Наверное, у них нет запретов? – пытаясь понять, в чем подвох, – ответила я.
– Запреты есть, – азартно возразил Шурик, – На то они и нужны, чтоб их нарушать.
– Ну тебя. Так народ законопослушный. Они даже загодя в партизаны записываются, на случай если наши танки из Пскова на них в атаку пойдут.
– Партизанам тоже выпить охота. Особенно ночью. Но официально – нельзя. Вот они и придумали давать алкоголь на прокат под стопроцентный залог, – Шурик сиял от счастья, заметив, что к его словам многие прислушиваются.
На обдумывание у меня ушло не меньше пяти минут.
– Офигеть! – вклинивается в разговор Никусь, – Чистят генофонд. У меня так друг умер…
Последние слова она добавляет почти всегда в разговорах на около-политические темы.
Разомлев от дикой жары, я надолго забыла о неприятностях. Я обо всем забыла. Особенно после диких воплей, накрывших пляж как цунами.
– А чего это было?
– Собачка, – предовольным голосом объяснил Шурик.
Пришлось встать, перешагивая через разнокалиберные ноги загорающих, дойти до воды и посмотреть. Собачка была или упитанная или несвежая. И качалась на мелких волнах совсем неподалеку от берега.
– Вот и купайся теперь, – злобно порычала толстуха, руки в боки, и слишком открытом гламурном купальнике.
– А вчера тут парень утоп, я сам видел, – геройским голосом сообщил незнакомый дядька с волосатой спиной.
Народ загомонил, наслаждаясь новым впечатлением. Все смотрели на собаку жадными взорами и неестественно изображали возмущение. Конечно, тут же выяснилось, что во всем виновата Матвиенко. Ну как же – она самолично каждое утро сворачивает собакам шеи и мечет их в воду.
Шурик уже выбрался из толпы и разговаривал с кем-то по телефону. Почему-то украдкой поглядывая на меня. И взгляд у него был какой-то не такой, неприятный взгляд как у преступника.
Я помогла Санечке улечься и даже почесала ей кожу у краев гипса. Слегка. Чтоб она успокоилась. Санечку очень раздражало, что проходящие мимо норовили перешагнуть через ее закованную руку. Опускали взгляд вниз, чтобы извиниться, рассматривали заклепанное лицо и уходили молча.
– Хамство так и прет, – печально высказалась она.
В России без заборов никак, если не огорожено – значит, всеобщее. Пришлось найти несколько сухих веток и устроить вокруг Санечкиного гипса подобие забора. Теперь люди подходили, на лице появлялись признаки осмысленности и, сказав «а», шли в обход.
Я лежала, повернув голову, чтоб видеть Санечку. Но видела не только ее. На песке оказалась тьма всякой живой природы. По-моему, даже блохи были. И какие-то шустрые козявки,
Решив, что с меня хватит радостей пляжной жизни, я засобиралась домой.
– Вот фигня – а где мой новый красивый загар? – мое удивление обрадовало Шурика.
Он явно ждал этой минуты и заготовил проникновенную речь.
– Ты инструкцию читала? Ну, конечно, не читала. Вот дурында, видит плохо, а очками так и не обзавелась. А надо было.
– По башке настучу, – предупредила я.
– Там написано – что крем противозагарный, – подло заржал Шурик.
Он тут же ринулся сообщать всем желающим, как я лопухнулась. Вот гад. Мог бы и раньше предупредить. Ко всему прочему, кожа стала липкая, а мыться в местах упокоения собачки я не решилась.
Сев на раскаленный велик, я мысленно ругалась на подлого Шурика, на свое плохое зрение, даже на погоду ругалась, хотя она мне недавно нравилась. Пока добралась – к крему налипло пыли, а кожа стала как бархат. С заметными подтеками. И царапины тоже настроения не добавляли.
В родном переулке царило безвременье и стояла идеальная тишина. Которую я нарушила, въехав под арку дома. Там вместо асфальта сохранилась булыжная мостовая. Велик звучал как телега, груженая гайками. Искоса глянула налево – проверить, нет ли Вовы у окна. Иногда мне не хочется его видеть.
Квадратный двор напоминал протвинь в духовке. Я знаю, что нужно говорить «противень», но по-честному, у меня нет ни одного знакомого, кто правильно называет эту фигню для выпечки.
Моя парадная находилась по диагонали слева. Три ступеньки вверх. Но если проехать прямо, то можно попасть в узкое пространство за домом, огороженное высокой кирпичной стеной, в котором слева с незапамятных времен стоит одноэтажная прачечная. А справа притулился крохотный домик. Я, когда маленькая была, думала, что в нем живет гномий дед. Потом решила, что там кроме домового на эту конуру никто не позарится. Подходила, прислушивалась – точно, кряхтит, и звякает чем-то. Ради дружелюбия – совала карамель ему в трещину на углу. Конфеты исчезали, а дружить со мной домовой так и не начал. А потом выяснилось, что этот домик из какого-то послевоенного мусора, построили для хранения дров. А совсем недавно предприимчивая прыткая соседка захватила и облагородила строение. Теперь там ненужные вещи гноит и они тоже кряхтят и звякают.
– Люди, ау, – шепотом сказала я пространству.
Ну да, я трусила, боялась подойти к собственной двери. Мерещились мокрые волосы, прилепленные к дверной ручке. Или собачья шерсть. С запахом. Или еще что погаже. Я в книжке какой-то читала про убийцу, который мазал дверную ручку ядом. Вдруг и мне намажут? А у меня даже перчаток нет.
– Перчатки лишними не будут.
Ловкий разворот и я снова в переулке. Пара минут и вот он – магазин для садоводов. Велик не оставишь – вмиг сопрут. Да и народу на Садовой – не протолкнешься. На меня уже много раз поругались – мешаю, не положено тротуар занимать.