Хранитель.
Шрифт:
– Хорошо. Начинайте с чего хотите, но я буду контролировать вас. Как обычно, Кирилл.
Тот кивнул и помахал рукой в знак того, что знает все формальности.
– Вроде бы из основного все…
Повисла тишина, прерываемая стуком капель по стеклу, да тиканьем часов. Мама все еще смотрела на Кирилла, Александр задумчиво поглядывал на лампу. Ту самую лампу, которую Алиса не увидела в старом кабинете главы.
– Саш, отпусти детей уже, – подсказала мама. – Ну, что они маются?
– Есть вопросы? – спросил глава.
– Нет, никаких, дальше я сам, – встрепенулся Кирилл. – Могу
Александр нырнул под стол и извлек две связки ключей. Кирилл сгреб их в охапку, взвесил на узкой ладони, учтиво склонил голову в знак прощания и развернулся.
– Пойдем, – бросил он Алисе.
Девушка умоляющим взглядом посмотрела на маму, та лишь махнула рукой, чтобы шла.
Выйдя в коридор пятого этажа, Алиса понадеялась увидеть Артура с Тимуром, но ребят не было. Тусклый свет от старых пыльных плафонов расстилался по вытертому жесткому ковру. Снизу долетали крики, смех и громкие голоса Хранителей.
– Ну… – вздохнул Кирилл. – Поздравляю тебя…
– Спасибо, – бросила Алиса, не глядя на него.
Она рассматривала этаж, припоминая, кто здесь жил. За черным окном у лестницы вспыхнула молния, грянул гром, на потолке моргнули лампы.
– Мы не слишком хорошо друг друга знаем, – предпринял новую попытку завязать разговор Кирилл, опустив глаза в пол. – Но я рад, что буду твоим наставником. Правда. Рад…
Алиса смерила его подозрительным взглядом, кивнула.
– За косички дергать не буду, обещаю! – он выдавил виноватую улыбку.
– Уже хорошо, – проговорила она, разглядывая потолок.
– Может, хочешь посмотреть квартиры? Есть немного времени.
Они спустились на четвертый этаж, прошли в самый конец широкого холла вдоль разномастных деверей. В квартирах чаще всего жили напарники или семьи. Каждый старался как- то обозначить себя: кто- то раскрашивал дверь всеми цветами радуги, кто- то вешал устрашающие плакаты или писал фразы, слоганы и лозунги. Алиса остановилась у старой, обитой дешевым дерматином двери в самом конце коридора, тяжело вздохнула, к горлу подкатил ком. Кирилл подбирал ключи.
– Самый длинный, – подсказала девушка.
Он смущенно улыбнулся, взял ключ и открыл замок. Из квартиры пахнуло затхлостью и пылью. Многолетней пылью…
Алиса осторожно переступила порог, слезы вдруг навернулись на глаза, поискала выключатель на стене.
– Лампочки, – прошипела она.
– Пробки, отойди.
Кирилл протянул руку к старинному дисковому счетчику и нажал белые кнопки на круглых пробках. Коридор озарился тусклым желтым светом. Посеревшие от времени обои отходили от стен, закручивались под потолком, затянутым нитями пыли, похожими на паутину. Паркет тяжко скрипнул под ногами.
Алиса прошла в свою комнату, ближайшую от входа. Два больших окна, деревянные подоконники, ее кровать в нише все еще заправлена цветастым покрывалом, скрипучий серый диван у противоположной стены, детский велосипед, мягкие игрушки, ковер на стене – все осталось таким же, как в день их отъезда. Словно сюда, и вправду, никто не приходил много лет. Девушка осторожно погладила пластиковый нос у кучерявого медведя, набитого опилками. Когда- то он был ростом с нее, теперь же казался
В родительской комнате все осталось нетронутым: диван собран и накрыт коричневым покрывалом из жестких толстых ниток, узкое кресло, в котором спала Алиса, когда была совсем маленькая. На лакированной тумбе пылился телевизор с тремя кнопками и торчащими металлическими штырями, которые папа крутил плоскогубцами, чтобы прибавить громкость. Рядом большой платяной трехстворчатый шкаф. Пустой и пропахший нафталином. У окна на столе так и остались стоять фарфоровые статуэтки, которые мама запретила брать с собой. Черно- белая сорока с длинным, задранным вверх хвостом и отбитым клювом и фарфоровый слон с поднятым хоботом. Белый, сохранившийся в целости… Им нельзя было играть, только смотреть. Алиса каждый раз завороженно его разглядывала, представляя, как она вырастет и сможет играть с ним, сколько захочет. А теперь даже прикоснуться к нему не могла.
На подоконнике ютились пустые клетки. Папа держал желтых канареек, которых очень любил, и много рассказывал Алисе про них. В одной клетке жило четыре канарейки, а в той, что побольше – шесть. Верещали же они за огромную стаю.
– Ни разу у вас не был, – признался Кирилл, оглядываясь.
Алиса не ответила, чувствуя, что, если скажет хоть слово, расплачется.
Она столько раз представляла, как вернется домой, как пройдется по их квартире, ощупает каждый сантиметр, как вспомнит свое детство, папу… Теперь же ее душила неотвратимость произошедшего. Все покрыто пылью, как и прошлое, вернуться в которое невозможно. Ностальгия сменялась ненавистью. Это ее дом, который у нее украли. И здесь они были счастливы, пока папа был жив. И папу тоже… украли. У нее, у маленького ребенка, который не хотел ни войны между Хранилищами, ни чужих преступлений, ни боли. Просто чтобы рядом были папа и мама…
– Пойдем, – сдавленным голосом бросила Алиса, проходя мимо Кирилла.
– Уже?
Она не ответила, рванула на себя входную дверь и вылетела в коридор. Ее душили пыль и слезы. Ей хотелось сбежать прочь из дома, сесть на скамью в самом конце двора и расплакаться. Потому что вот она, большая, выросшая, смогла вернуться сюда. Но все не так. Все не так, как представляла, как хотела.
– Посмотрим вторую? Ты в порядке?
Она кивнула, склонив голову. Кирилл не стал донимать ее расспросами, прошел мимо и поманил за собой.
Квартира на третьем этаже оказалась однокомнатной, старой и пропахшей залежавшейся тканью. Пол коридора был завален коробками, пакетами и связками газет, а по стенам тянулись уродливые коричневые обои с бежевыми узорами. Алиса ужаснулась, но решилась пройти дальше. Маленькая комната с балконом и большим треснувшим окном, которое когда- то заклеили скотчем. Продавленный диван с заметными бугорками пружин, напротив все тот же платяной шкаф на косых ножках, тумба под телевизор и пыльное кресло, гобелен с оленями у водопоя. Кухня казалась чище до тех пор, пока девушка не заглянула в шкафчики: закаменевшие пакеты с солью, просыпанная и прилипшая намертво крупа, грязная плита, почерневшая эмалированная раковина, липкий стол и две шаткие табуретки.