Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Он услышал, как Филиппо ахнул: «Святая Мария, Матерь Божья!»
Он услышал, как крики Александры затихли, задушенные чистым ужасом.
Он слышал все это и одновременно не слышал. Он вглядывался в лицо Дианы, лицо Поликсены, лицо своей госпожи, лицо женщины, которая проникла в каждую клеточку его тела и ради которой он готов был уничтожить весь мир, если бы она этого потребовала.
Он пристально смотрел в ничем не прикрытую гримасу дьявола.
16
Ее черты лица, кожа, размах бровей, форма век, нос, губы – все было воплощением красоты. Что-то сохранило ей молодость и красоту, не давая выглядеть на свой возраст, хотя ей уже исполнилось полвека. Но вместе с этим сохранилось и отталкивающее родимое пятно на левой половине ее лица. Генрих вспомнил о тенях, которые ему почудились под слоем косметики. Теперь они предстали перед ним без маски.
Это был огненно-красный, поставленный на вершину треугольник, протянувшийся от ее носа через превосходный изгиб щеки и до самой дуги подбородка. Насыщенность его цвета была неодинаковой. На нем были более светлые пятнышки и прожилки, а часть пятна на лбу выглядела так, как будто бы кровь стекала у нее между бровей и вниз, к вискам. Ее щека вздрогнула, и пятно скривилось, снова приобретя тот вид, от которого у него недавно перехватило дыхание: ухмыляющийся, искаженный волчий облик дьявола.
Он таращился на нее, голова его кружилась, как в водовороте, и все время звучал вопрос: не были ли все те случаи, когда он видел ее в Праге и считал ненакрашенной, только сном?
– Вы Кассандра фон Пернштейн, – внезапно объявила Александра. – Девочка, о которой вы говорили, будто она мертва. Вы та девочка, в чьей комнате я спала, девочка, превратившая свое окружение в изощренный ад, в котором все другие должны чувствовать себя неуверенно и совершенно потерянно. Вы сестра-близнец Поликсены – ее точная копия, за исключением печати дьявола на вашем лице. У многих бывают родимые пятна, но вы – единственная, у кого оно выглядит как изображение сатаны. Вы – тот ребенок на картинах, на которых левая половина лица разорвана. Это была ваша работа. Поликсена служила моделью для статуи Артемиды, но вы обезобразили ее лицо, так как всегда чувствовали, что богиня охоты – ваш символ, а не вашей сестры. Она – ваше лицо в Праге, она – ваш инструмент. И все же вы ничего не желаете так сильно, как быть похожей на нее. Вы даже живете в ее старой комнате и в течение долгих лет не входили в свою собственную.
Генриху еще никогда не приходилось становиться свидетелем того, как Диана теряет самообладание. Но теперь, охваченный ужасом, он видел, как это происходит. Дьявольская рожа на ее щеке вздрогнула и исказилась.
– Закрой пасть, дура! – прошипела она.
Но Александра не дала сбить себя с толку.
– Держу пари, что рейхсканцлер даже не догадывается о вашем существовании. Что вы сделали со своей сестрой? Почему она стала безвольным орудием в ваших руках?
Внезапно у Генриха появилось видение, от которого он содрогнулся. Это было воспоминание. Он увидел себя в возрасте, восьми лет. Он стоял возле одной из иногда высыхающих летом колодезных шахт на площади в центре деревни и заглядывал внутрь. Колодец казался бесконечным. Другие мальчики охотно уступили ему место – он был сыном землевладельца. Всех интересовал один вопрос: удастся ли человеку выжить, если он свалится в колодец. Генрих выступал за то, что выжить нельзя, но другие осторожно возражали ему. Генрих огляделся вокруг. Один из мальчиков был сыном школьного учителя. Весной он нашел птенца со сломанным крылом и вырастил его. Птица так и не научилась пользоваться покалеченным крылом, но она всюду прыгала за своим спасителем, чирикала и спала ночью на тонкой деревянной жерди рядом с его постелью. Сын школьного учителя держал птицу в одной руке и гладил ее другой.
Генрих схватил этот комок перьев, прежде чем кто-то успел среагировать. Он вспомнил, как заявил: «Мы это сейчас узнаем!». Его голос, звучащий сейчас в мозгу Генриха, был глубоким и искаженным прошедшими годами, как будто доносился из шахты колодца. Он увидел объятое ужасом лицо сына школьного учителя и почувствовал неистовый стук маленького птичьего сердца в своей ладони. Он вспомнил отчаянное чириканье, становившееся все тише по мере того, как птица падала все глубже в колодец, вспомнил ощущение от прикосновения острых коготков к своей ладони и барабанную дробь сердечка. Он вспомнил, как другие мальчики пораженно ахнули, забормотав: «Да он с ума сошел!» и «Вот дерьмо!» Он же пристально посмотрел на сына школьного учителя и спросил: «Так как, по-твоему, умник, она мертва?» Мальчик посмотрел на него полными слез глазами, и на его лице расплылся страх стать следующим, кого сбросят вниз. Заикаясь, он ответил: «Я думаю, она мертва». Из колодца донеслось совсем тихое вопросительное чириканье маленькой птицы, которая уже второй раз звала на помощь своего спасителя. Птицы были легкими и падали медленно, но они быстро умирали. Уже на следующий день чириканья не было слышно.
Позже сын школьного учителя принес в деревню старую печатную машинку, отремонтировал ее и предложил свои услуги. Старый Генрих, отец Геника, заставил его печатать свои бессвязные провокационные памфлеты против кайзера. Молодой человек выполнил это с точно таким же выражением лица, как тогда, у колодца. Однако кайзеру памфлеты забавными не показались, и Генрих-старший поклялся под присягой, что не имеет к ним никакого отношения и что эта идея вызрела в навозном мозгу печатника. Печатника повесили. К тому времени Геник был уже в Париже, но когда он услышал об этом, то спросил себя, не оставалось ли на лице у трупа проклятого глупца, раскачивающегося на виселице, жалко выражение полной покорности судьбе, пока вороны не скле вали его.
Видение длилось не дольше одного мгновения. В следующий миг женщина с дьявольским пятном вскочила с пола и бросилась к Александре. Генрих встал между ними.
– Все вон отсюда! – закричала она. – Исчезните! Я – Кассандра де Лара Уртадо де Мендоса, дочь Марии де Лара Уртадо де Мендоса, хозяйки Пернштейна. Теперь я хозяйка Пернштейна – а завтра мне будет принадлежать весь мир. Исчезните! Все вон отсюда!
Она размахивала кулаками и теснила Александру, Филиппо и Генриха к двери.
– Нет! – воскликнул Генрих. – Подождите!
– Исчезните! Вы – отбросы! Вы – черви! Все вон отсюда!
Припадок придал ей удивительную силу. Она вытолкала их всех троих за дверь и захлопнула ее. Генрих услышал, как заскрежетал засов. В его голове вращался дикий калейдоскоп. Он видел родимое пятно на ее лице – оно выглядело ужасно. Но в то же время что-то ликовало в его сердце. Он всегда считал ее идеальной, а теперь выяснилось, что она не идеальна. Он считал ее кристаллом, многогранным, прозрачным и безжалостно твердым. Однако в конце концов оказалось, что она, как и все остальные люди, всего лишь кусок угля, который был сформирован давлением и внешними силами, возможно получив чуть более отшлифованные грани, чем большинство, но при этом оставался таким же непрозрачным и полным теней. Она больше не превосходила его. Она даже rie осмелилась открыть ему свое истинное лицо. Он должен был бы ужаснуться, растеряться, потерять доверие к ней, запутаться и испытать гнев, но вместо этого по его телу только пробегала попеременно то холодная, то горячая волна дрожи.
Он внимательно прислушался к неясным звукам за дверью и понял, что она плачет.
Александра покачала головой. Девушка была бледна, однако быстрее всех оправилась от неожиданности. На ее лице застыло презрительное выражение. В этот момент Генрих ненавидел ее так, как никогда прежде. Теперь он знал: все его намерения относительно этой особы были абсолютно правильными. Он развернулся и с силой ударил Александру кулаком. Голова девушки, описав полукруг, стукнулась о стену. В следующее мгновение она начала медленно сползать по стене. Он схватил Александру за бедра и, высоко подняв ее, понес прочь – так быстро, как только мог. Она бормотала что-то, наполовину бессознательно.
Филиппо настиг его, когда он уже обмотал веревкой шею Александры и подтащил ее к перилам деревянного моста, ведущего к центральной башне.
– Что вы делаете? – спросил Филиппо, широко раскрыв глаза.
Генрих не удостоил его и взгляда. Все было совсем просто. Чертовски просто. Диана была идеальна, а Кассандра – нет. Дианы больше не было, вместо нее явилась Кассандра. Кассандра, которая внезапно оказалась уязвимой. Он же, напротив, выполнил все задания, которые она поручила ему. Он выдержал все проверки. Ему осталось лишь одолеть Киприана, одержать победу, в которую она не верила, – и тогда чаша весов окончательно опустилась бы в его пользу. Они поменялись бы ролями: он стал бы повелителем, а Кассандра получила бы роль, которую раньше всегда приходилось играть ему. Богиня, избравшая смертного в товарищи по играм, и смертный, собственными силами поднявшийся до уровня божества.