Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Вообще-то, фамилия Валленштейн изначально звучала у меня как Вальдштайн («лесной камень»). Но поскольку фамилия Валленштейн пользуется более дурной славой, я и включил ее в свое повествование, хотя это не совсем отвечает законам исторической корректности.
Что касается кардинала Мельхиора, то в этом случае мне пришлось позволить себе некоторые вольности, дабы его фигура не разрушила драматургическую структуру моего повествования. Его арестовали сразу же после пражской расправы, поскольку король Фердинанд и эрцгерцог Максимилиан были его личными врагами и, согласно историческим фактам, стояли за этим арестом. Кардинал был схвачен не в одной из церквей Праги, а в Вене, во время служебного визита в императорский дворец Хофбург. Конец 1618 года он провел под домашним арестом в замке Амбрас в Тироле. В 1619 году Мельхиор Хлесль был переправлен из светской тюрьмы эрцгерцога в монастырь
Еще одной важной исторической фигурой является Франсуа Равальяк, хотя мы и знакомимся с ним в его предсмертные часы. Равальяк, школьный учитель из провинции, в одиночку покушавшийся на монарха и убивший короля Франции Генриха IV в Париже вскоре после его коронации, действительно умер той смертью, о которой моими словами сообщает Геник. Собственно, тот факт, что лошади не смогли разорвать его тело и что кто-то из толпы запряг своего коня, дошел до нас из истории. Ту художественную часть, которую организовали Геник неизвестный французский дворянин с дамами из семейства Гиз, я взял из описания другой, такой же ужасной казни: так был казнен совершивший покушение на монарха Дамьен. Этот человек столетием позже предпринял попытку убийства короля Франции Людовика, правда неудачную, но при этом был осужден за нее на такую же казнь. Свидетелем казни Дамьена был не кто иной, как небезызвестный синьор Джакомо Казанова, который и описал ее в своих мемуарах, – а также то, что произошло при его непосредственном участии и что я приписал Генику. Казанова предельно ясно упоминает о том, что эта ужасная казнь настолько угнетающе подействовала на него, что он никогда больше не смог бы участвовать в чем-то подобном. Принимая во внимание личность Казаковы, его открытость в отношении собственных любовных похождений, мы, наверное, даже можем ему поверить.
Карл из Жеротина, глава правительства земли Моравия, который так нерешительно ведет себя в деле о мнимом убийце Комаре, при жизни был крайне неудачливой политической фигурой. Обвинение в растрате императорской казны стоило ему карьеры судьи земли; его усилия, направленные на то, чтобы убедить богемских протестантов поддержать кайзера Маттиаса, тоже были безуспешными. В 1616 году (а не в 1617, как написано в романе) его пост занял Альбрехт фон Седльницкий. Та же участь постигла и по-бунтарски решительного казначея Зигмунда фон Дитрихштейна. Но я обошел их конфликт с Альбрехтом из-за фактической оппозиции Зигмунда к Карлу из Жеротина. Именно Дитрихштейн обвинил Карла в растрате казны.
Предводители восстания земель: Маттиас фон Турн, Колонна фон Фельц, Альбрехт Смирицкий, граф Андреас фон Шлик и Вацлав фон Руппа, – представлены мной в рамках повествования наиболее широко. Только один из них, Андреас фон Щлик, был среди тридцати казненных после битвы Белой Горой по решению суда, остальные или пережили вое поражение протестантского союза, или умерли до этих событии своей естественной смертью.
Как и Мартин Корытко из «Кодекса Люцифера», его преемник на должности аббата Браунау, Вольфганг Зелендер, тоже является исторической личностью. Энергичный священнослужитель, который согласно отдельным сведениям, вероятно, был родом из Регенсбурга и имя которого, тем не менее закрепилось в исторических хрониках как Вольфганг Зелендер фон Прошовиц, считается единственным, кто смог привести в порядок запутанную ситуацию в Браунау. Аббат Вольфганг реформировал аббатство, заново упорядочил монастырскую библиотеку и даже поместил туда труд, которому была посвящена вся его жизнь, однако в конце концов он сдал свои позиции перед лицом ненависти католиков и протестантов друг к другу. Когда в 1618 году аббат добился закрытия протестантской церкви Святого Вацлава, монахов изгнали из Браунау. Во время грабежа монастыря библиотека была практически полностью разорена местными жителями.
В «Кодексе Люцифера» вы встречались с тогдашним командиром швейцарских гвардейцев полковником Йостом Зегессером и его заместителем – сыном Зегессера. На первый взгляд, это, должно быть, выглядит как авторское драматическое утрирование, но на самом деле отвечает исторической действительности. Стефан Александр Зегессер после отставки отца действительно занял его должность командира, и поэтому описанная в «Хранителях Кодекса Люцифера» неожиданная преемственность указана мной не из драматургических соображений, а согласно фактам.
Возможно, описание суда против Агнесс и Андрея показалось вам чересчур современным. На самом деле я пытался как можно точнее придерживаться описания процессов, проходивших; согласно уголовно-судебному уложению, названному в честь императора Карла V «Каролиной». Соответствующие документы были специально взяты из судебной документации, составленной во время процессов по обвинению солдат времен Тридцатилетней войны в превышении полномочий. Меня удивляет то, что мы обнаруживаем здесь тот же процессуальный порядок с присяжными, секретарями, судебными приставами, представителями обвинения и защиты, который, за незначительными исключениями, очень похож на современный. И это в то время, когда пытки считались обязательными для признания подсудимым своей вины, а гуманные дополнения касались лишь одного момента – полученное во время мучительного допроса признание своей вины должно было скрепляться подписью обвиняемого после прекращения пыток.
Если же он не подписывал этот документ, то, разумеется, его снова отправляли в камеру пыток.
Немного приукрасив детали, чтобы обрамить действие романа, я все же попытался сохранить дошедшую до нас историческую действительность настолько, насколько это было возможно. Так, например, эпизод с артистом в Вене, который на глазах у многочисленной публики невольно довел себя до смерти своим обжорством, подтверждается документально, так же как и мода на толстый живот. Что касается расстояний между местами, в которых разворачивается действие романа, я тоже старался быть как можно более точным – даже если бы кому-то захотелось поверить в некоторые события в женском монастыре и любовные похождения монашек. Правда, я не совсем уверен, что при тогдашнем состоянии дорог между Прагой и Брюном монастырь действительно был ближайшим к дороге убежищем. Если следовать сегодняшней карте дорог, он расположен чуть далее, на расстоянии выстрела, но мы не должны забывать, что в те времена при строительстве дорог применялся принцип, которого сегодня, наоборот, стараются избежать: чтобы дорога захватывала как можно больше населенных пунктов. Расположенный поблизости к монастырю населенный пункт, через который, по всей вероятности, проходила старая дорога, – это современный Полед.
Описание заспиртованного Младенца в кунсткамере кайзера Рудольфа – результат моих поисков в Музее естественной истории города Зальцбурга. Точные данные, касающиеся этого экземпляра из коллекции Рудольфа, не представлены; мы знаем только то, что он существовал. В Музее естественной истории Зальцбурга можно составить для себя определенное мнение о нем. В одной комнате, которую настоятельно рекомендуют не посещать беременным женщинам, детям и впечатлительным людям, собраны медицинские образцы конца XIX – начала XX вв. Некоторые из них потом долго еще не выходят из головы.
Многие диалоги полностью или частично являются цитатами. Так, например, это касается фразы, которую со вздохом произносит Агнесс и которая была позаимствована у Аврелия Августина: «Как ты можешь быть мертвым, если в моем сердце ты настолько полон жизни!» Дословно он сказал следующее: «Как мы смеем говорить как о мертвом о том, кто жив в нашем сердце!» Саркастическая реплика Киприана, брошенная Генриху: «Если ты не встретил смерть как победитель, то позволь» ей по меньшей мере застать тебя борцом», – тоже принадлежит Августину. И напротив, сонет, который пришел в голову Филиппо, когда он впервые встретил Поликсену, является переводом стиха Роберта Геррика (1591–1674) «О платье, в котором явилась Джулия». [49]
49
Текст приведен в переводе Т. Ю. Гутиной.
Если уж мы заговорили о цитатах, то слова «Арчимбольдо покинул здание», с помощью Которых рейхсканцлер сообщил кардиналу Мельхиору новость о том, что библия дьявола предположительно доставлена в безопасное место, является моим личным обыгрыванием жаргона американских спецслужб. Во времена, когда Элвис Пресли находился на пике своей популярности, он обычно покидал здание, в котором проходил концерт, через черный ход, чтобы избежать встречи с обезумевшими фанатами и быть доставленным в более безопасное место. Код, оповещавший о завершении операции, звучал так: «Elvis has left the building» – «Элвис покинул здание». Это профессиональное выражение телохранителей Пресли постепенно перекочевало во все операции, независимо от того, проскальзывали они через кухню или уезжали на мусоровозе, чтобы фанаты не разорвали певца на кусочки. Арчимбольдо был художником, глубокоуважаемым кайзером Рудольфом и создававшим портреты, на которых изображал рядом овощи, фрукты, трупы или отходы.