Хранители. Единственная
Шрифт:
Когда все уже мирно, или не очень, посапывали, блуждая в грёзах, старые занавески в гостиной вдруг затрепетали от лёгкого дуновения ветерка, который появляется с чьим-нибудь приходом, а половица предательски скрипнула. Но она никого не разбудила.
И никому не помешала. Хотя и могла.
И получилось так, что всё прошло наилучшим образом.
Дверь не поддавалась.
Сандра устало вздохнула. Но ломиться прочь из комнаты она не продолжила. Тем более, что она здесь уже была, и это она точно помнила. Помнила каждую деталь: эти обои,
Но теперь она не пустовала. Это очень остро ощущалось даже и с закрытыми глазами.
Возле стола стоял кто-то. Спиной к ней. Но даже в темноте она угадала очертания гостя, изумившись про себя, что он здесь вообще оказался.
К Кастору она не приблизилась ни на шаг. Тот, казалось, и понятия не имел, что она была тут. Смотрел на бумаги на столе, а ещё в окно. Закрытое. Из которого ничего быть видно не могло.
А потом он повернул к ней своё лицо. В полумраке не было видно, какие эмоции были на нём написаны, и для того, чтобы разглядеть, она всё же подошла поближе.
– Что ты здесь делаешь? – растерянно спросила она. А он молчал.
Тем временем на стене затрещал громкоговоритель. Сандра инстинктивно повернулась к нему лицом, как будто бы от этого из него быстрее бы полилась речь.
Но он лишь гудел, покряхтывая с интервалом в пять секунд. Девушке даже удалось этот интервал рассчитать.
Было жутко. Сплошное молчание со всех сторон её никак не радовало. Сандра подошла к столу и захотела порыскать в бумагах. Так, просто, наугад. Чтобы проверить, были ли они опять из больницы Калвари, или же нет. Но она не успела к ним и пальцем притронуться, как сзади послышался голос Сотрудника:
– Рушу стены.
Раньше она бы рассмеялась после этих слов, глупо, нелепо, но рассмеялась бы, ведь они звучали странно. Но теперь они придавали лишь больше туманности в и так далеко не солнечную обстановку.
– Зачем же их рушить? – осторожно поинтересовалась Сандра, косясь на громкоговоритель, не перестававший издавать сухой треск, словно кто-то ломал ногами прутья, валявшиеся в лесу.
Ответ снова не последовал.
Зато голос в громкоговорителе словно решил проснуться. Он заговорил, хрипло, громко, почти что чудовищно:
– Знаешь, она решит очень, очень много проблем разом.
Сандра подбежала к двери, прекрасно понимая, что она не откроется. Но она не могла продолжать это слушать. Не могла больше слышать ничего о том, что её смерть – это лекарство от всех проблем, потому что каждое подобное слово невольно будило в ней один единственный вопрос: а вдруг это так и есть? Вдруг так и должно быть?
Что, если всё завершится, если она умрёт?
Нет. Она тут же убеждала себя в обратном. Потому что понимала: её смерть ничего не решит. Вражда от этого не исчезнет. Она может лишь разгореться с новой силой.
Стоило ли это кому-нибудь доказывать?
Девушка взялась за ручку двери. Было довольно предсказуемо, что она не открылась снова.
В громкоговорителе зашептали: предательство, предательство, предательство… Долго, навязчиво. Хотелось закрыть уши, но она не могла.
Надо было слушать всё внимательно.
Сандра припомнила сказанные тут же Кастором слова. Он сказал, что рушил тут стены.
Она повернулась к нему.
– Что ж, не рушатся стены, правда? – отвердевшим голосом задала она вопрос.
– Это не те стены, – вмиг проговорил он.
Предательство, предательство, предательство…
– Тогда о каких же идёт речь? – не отставала она, словно его ответ мог быть заветным ключом, помогшим бы ей выбраться наружу.
– Ты делаешь вид, что хочешь сделать, как лучше. Но разве видны какие-то подвижки?
Его фразы звучали с таким горьким привкусом и так холодно, что становилось не по себе. И они никак с ним не вязались. Они не могли ему принадлежать, думала Сандра, не могли.
– Это не ты, – покачав головой, стала отрицать она. – Не-ет, это не ты.
– Ты так хочешь в это верить, не так ли?
Девушка не сводила с него глаз. А потому вовремя заметила, что он сжимал что-то в руке. И тогда это что-то блеснуло на свету, и это что-то оказалось ножом.
Холодным оружием, которое точно было предназначено для того, чтобы нанести вред ей. Потому что больше здесь ранить было некого.
Приближения Кастора она не дождалась. Её крик возник сам собой, пока она, словно в замедленной съёмке, развернулась к двери, одной рукой нажала на её ручку, а второй с силой двинула по ней самой.
И случилось невероятное: она распахнулась. От ярости ли её, от страха, от верно принятых решений – кто знал. Но факт оставался фактом: ей удалось выбраться.
Вот только за дверью этой была пустота.
Только это она поняла уже тогда, когда летела вниз. С криком. В бездну.
***
В этот чудесный предпоследний июньский день все мысли Николаса Миллса были заняты одним: приготовлениями к предстоявшим выборам. Конечно, думал он только об этом и так каждые сутки, но сейчас дела обстояли по-другому: он готовился к публичному выступлению.
Где был сын, он даже не интересовался. Когда всё выяснилось про Сандру, то желание интересоваться жизнью Маркуса и вовсе пропало. Потому что он и так знал о ней больше, чем её владелец.
Жена его в этом плане больше беспокоилась о своём ребёнке, но теперь тоже попала под влияние безумия под названием предвыборная кампания, а потому вслух ничего о Маркуса не говорила. Если что-то и думала, то про себя. Себе. В одиночку.
Выступление должно было начаться в полдень. На место мистер Миллс прибыл ровно за полчаса до начала: этих тридцати минут ему было вполне достаточно. Тем более, что даже речь была составлена не им, а за него.