Хранительница тайн
Шрифт:
– Вижу, у него был превосходный вкус. – Лорел кокетничала, но не с Марти, а со всем его очаровательным семейством. Хорошо, что Айрис ее сейчас не видела.
– Да, – с улыбкой отвечал Марти. – Я очень его любил. Он ушел из жизни десять лет назад, и я все так же по нему скучаю. – Он поправил очки в черной оправе. – Впрочем, довольно о нас. Простите… надеюсь, неожиданность вашего прихода немного нас извиняет, но мы даже не спросили, что вас к нам привело. Вероятно, не желание послушать про моего дедушку.
– Вообще-то объяснять придется довольно долго. – Лорел взяла у Карен предложенную
– А когда именно?
– В конце тридцатых и в первые годы войны.
У Марти на виске запульсировала жилка.
– Удивительно.
– А что за люди? – спросила Карен.
– Вивьен, – ответила Лорел. – Вивьен Дженкинс.
Марти и Карен переглянулась.
– Я сказала что-то странное?
– Нет-нет, просто… – Марти улыбнулся, пытаясь собраться с мыслями. – Просто нам тут это имя известно очень хорошо.
– Правда? – У Лорел бешено застучало сердце. Ну конечно же, они – наследники Вивьен. Какого-нибудь ее племянника…
– История довольно необычная, из тех, что составляют семейные легенды.
Лорел с жаром кивнула, показывая, что слушает с нетерпением, и отпила глоток чая.
– Понимаете, мой прадед, Берти, унаследовал этот дом во время Второй мировой войны. Он был болен и очень беден, хотя работал всю жизнь. Война, тяжелое время… в общем, Берти жил в крохотной комнатенке в Степни, и за ним приглядывала старуха-соседка. И вдруг, нежданно-негаданно, к нему заявляется солидный адвокат и сообщает про наследство.
– Не понимаю, – сказала Лорел.
– Берти тоже не понял. Однако адвокат сообщил совершенно ясно: женщина по имени Вивьен Дженкинс, о которой прадедушка никогда в жизни не слышал, завещала ему все свое имущество.
– Он ее не знал?
– Даже имя ее слышал впервые.
– Очень странно.
– Согласен. Сперва Берти не хотел сюда приезжать. Он страдал от старческого слабоумия и боялся перемен – можно вообразить, каким потрясением стало для него это известие! Так дом и стоял пустой, пока сын Берти, мой дедушка, не вернулся с войны и не убедил его, что никакого подвоха тут нет.
– Так, значит, ваш дедушка знал Вивьен?
– Да, но никогда о ней не говорил. Вообще-то он был человек очень открытый, но двух тем не касался никогда. Первая тема – Вивьен, вторая – война.
– Думаю, не он один избегал говорить о войне, – сказала Лорел. – Эти люди пережили столько ужасного…
– Да. – Марти печально нахмурился. – А дедушке пришлось еще хуже.
– Вот как?
– В армию его забрали из тюрьмы.
– А, понятно.
– Об этом он тоже не распространялся, но я кое-что выяснил. – Марти смущенно понизил голос. – Я нашел полицейские протоколы и узнал, что однажды ночью сорок первого года деда вытащили из Темзы, жестоко избитого.
– Кем?
– Точно не знаю, но в больницу за ним пришли полицейские. Они увели его на допрос по поводу какой-то истории с шантажом. Дед клялся, что это была ошибка, и если бы вы знали моего деда, то не усомнились бы: он всегда говорил правду. Однако в полиции ему не поверили. Согласно протоколу, при нем был чек на очень крупную сумму, и дедушка отказался объяснить, от кого и за что получены деньги. Его посадили в тюрьму, адвоката нанять ему было не на что. Полиция так и не собрала убедительных доказательств, поэтому деда отправили служить. Забавно, но он всегда утверждал, что это спасло ему жизнь.
– Спасло ему жизнь?! Каким образом?
– Не знаю. Так и не сумел выяснить. Может, дед просто шутил. Он вообще был большой шутник. Это случилось в сорок втором, и его отправили во Францию.
– А раньше он в армии не служил?
– Нет, но пороха уже понюхал. Он был при эвакуации из Дюнкерка. Только он не стрелял, а снимал. Дедушка был военный фотограф. Пойдемте, я покажу вам его фотографии.
– Господи! – воскликнула Лорел. Она уже довольно долго разглядывала черно-белые фотографии на стене, и только сейчас до нее дошло. – Ваш дедушка – Джеймс Меткаф.
Марти с гордостью улыбнулся.
– Да.
Он поправил покосившуюся рамку.
– Я узнала эту фотографию. Видела ее в музее Виктории и Альберта лет десять назад.
– Это была выставка сразу после его смерти.
– Удивительные фотографии. У моей мамы висела маленькая репродукция его снимка… да, кстати, и сейчас висит. Мама говорила, что, глядя на этот снимок, вспоминает своих родных. Они все погибли при бомбардировке Ковентри.
– Ужасно, – проговорил Марти. – Невозможно поверить.
– Фотография, сделанная вашим дедом, каким-то образом помогала маме примириться с потерей. – Лорел продолжала разглядывать фотографии. Они и впрямь трогали за душу: снимки людей перед разбомбленными руинами собственного дома, солдат на поле сражения. На одном Джеймс Меткаф запечатлел девочку в странном наряде – ботинках для чечетки и спортивных шароварах не по размеру. – Поразительный снимок.
– Это моя тетя Нелла, – пояснил Марти. – Мы ее так называем, хотя вообще-то она нам не родственница. Ее родители погибли под бомбежкой, и фотография сделана в ту ночь, когда это произошло. Дед продолжал следить за ее судьбой, а когда вернулся с фронта, разыскал приемную семью тети Неллы. Они дружили до самой его смерти.
– Как замечательно!
– Он вообще был очень верный человек. Знаете, перед тем, как жениться на моей бабушке, дед отправился проведать первую любовь – хотел убедиться, что у нее все в порядке. На бабушке, конечно, он бы все равно женился – они очень друг друга любили, – но дед сказал, что это его долг. В войну они разлучились, а потом он видел ее лишь один раз, и то издали. Она шла по берегу моря с новым мужем, и дед не стал к ним подходить.
Лорел слушала, кивая, и внезапно фрагменты картинки выстроились и сложились по порядку. Вивьен Дженкинс завещала дом семье Джеймса Меткафа. Джеймс Меткаф с больным отцом на руках – ведь это же Джимми? Ну да, конечно. Мамин Джимми, человек, в которого влюбилась Вивьен и от встреч с которым предостерегала ее Кэти Эллис, боясь, что узнает Генри. А значит, женщина, которую Джимми разыскал накануне свадьбы – Дороти. У Лорел закружилась голова, и не только потому, что Марти говорил о ее маме. Что-то еще всколыхнулось в памяти.