Хранящая огонь
Шрифт:
Княжна шагнула к столу, обходя высокую фигуру мужчины, да оступилась — надо же? Надёжные сильные руки тут же поймали, кольцом сжали талию крепко. Она неуклюже носом ткнулась в ворот рубахи, что был расправлен и чуть взмок от пота. Запах его кожи, повеяв, в голову ударил. Настолько он был яркий, горько-сладкий, что даже в глазах мгновенно потемнело и повело в строну, так он взбудоражил, вынуждая каждый уголок тела ожить.
Она тут же отстранилась, и Арьян свободно выпустил. Быстрыми шагами Мирина достигла крынки, налила в чару воды, отпила, чувствуя, как пальцы подрагивают, дивясь тому, какая неловкая сделалась рядом с ним. Оно и в пути было так, но оставшись наедине с ним, намного острее волновалась. И сейчас,
Напившись, отставила чару, развернулась, упираясь ладонями в край стола, наскочив на взгляд мужчины, пронизывающий насквозь. Арьян стоял по-прежнему на своём месте, по-прежнему с виду расслаблен, но тугие мышцы, твёрдые, налитые, выказывали, что спокоен он и не был. И это отображалось на лице, вводя Мирину в ещё большую растерянность, такую, что немело дыхание.
— Что-то случилось?
Плечи Арьяна расправились, он качнул головой.
— Нет. Всё хорошо. Просто решил посмотреть, как ты тут.
Мирина сглотнула, понимая, что жажду вовсе не утолила. Арьян качнулся, делая неспешный шаг в её сторону, и дыхание совсем исчезло из груди.
— Позволишь тоже напиться?
Мирина моргнула, сбрасывая охватившие было оцепенение. И чего так испугалась? Отодвинулась, позволяя княжичу налить себе воды, лишь молча наблюдая за его движениями, за сильными руками, мужественными, с проступающими венами, с прямыми длинными пальцами, на которых поблёскивали серебром кольца. Он припал к питью надолго, и Мирина отвела взор — робость вновь сковала, когда кадык его заходил жадно, а шея, на которой поблёскивали капельки пота, напряглась. Утолив первую жажду, он отставил чару, утирая тыльной стороной ладони губы, оглядел быстро.
— Тебе идёт этот цвет.
Мирина опустила взгляд. Будто поток вара плеснул по лицу, и руки сами собой закрыли грудь, обхватив плечи.
Арьян отвернулся, она лишь успела заметить, как потемнели его глаза. Он отошёл, видно чувствуя неловкость, да чтобы не смущать, отступил, оглядывая помещение.
— Я старался подобрать так, чтобы шло к глазам и цвету кожи.
Мирина так и приросла к полу. Каждое слово будто, опаляло. Хорошо, что княжич не смотрел на неё прямо.
— Достаточно было одного, чтобы до дома добраться, наряжаться мне некуда и не для кого, а тем более, украшения и…
Арьян повернулся, и слова занемели на языке от его взгляда, вдруг вспыхнувшего янтарём. Глаза теперь походили на медные монеты, поблёскивающие в свете солнца. Спорить перехотелось, Мирина потеряла окончательно самообладание.
— Ты расскажешь, как попала к валганам?
Вопрос огорошил. Мирина сжала губы, видя, как лицо Арьяна потемнело, и глаза опять потускнели. Мысли замельтешили лихорадочно, она даже не знала, с чего начать, как объяснить, что произошло зимой. О том, что Световида сделала, говорить не следовало, нельзя было раскрывать чужие тайны, которым Мирина поневоле и на беду свою стала свидетельницей. А лгать не могла, душой кривить.
— Зачем тебе это знать?
— Хочу понять, не всегда же встретишь пленённую княжну, — попытался смягчить он важность вопроса.
Мирина и в самом деле горько усмехнулась от неприятной, но всё же правды.
— Я ушла из дома. Одна. Выбежала в сад, потом в лес и там заблудилась, — потекли ручьём слова. — Он нашёл меня.
— И, наверное, если бы не он, замёрзла бы?
Мирина так и остолбенела, о том она и не думала. Впервые настиг страх от того, что это и в самом деле могло случиться.
— Выходит, из одной беды попала в другую, — ответила растерянно.
— Но всё же осталась в живых.
— Я сама во всём виновата, — заключила Мирина, чувствуя, как огненный смерч начинает подниматься откуда-то из глубины.
Застлали ум обида и злость на Световиду. Эти-то чувства тогда и поднялись, и окутали её чёрным облаком, толкнули на необдуманный шаг, но она сама в этом виновата, и никто другой. На какой-то миг Мирине показалось, что не нужно было этого говорить, но сделалось легче, а минувшие боль и обида не казались теперь такими болезненными, ядовитыми и разрушительными. Просто до сего мига не с кем было это разделить, одна переживала внутри вновь и вновь ту пропасть, в которую угодила.
Арьян смотрел пристально ей в глаза, молчал, обдумывая сказанное.
— И в твоём побеге никто не был виноват?
Ну, конечно, что можно ещё подумать? Мирина покачала головой. В том, что она сама ушла из дома, покинув стены стана, виновата только она.
— Ясно, — выдохнул он, и тень облегчения, а быть может, разочарования — не понять — легла на его лицо. — Не нужно себя ни в чём винить. Что было, то было и уже прошло, — сказал, будто прочёл её мысли, будто отразилась вся горечь и негодование на её лице, и сам он то же испытал.
— Потерпи ещё один день, завтра я улажу дела, и отправимся в путь утром следующего дня, — подобрался княжич, собираясь уходить. — Будь готова. Дома тебя ищут же, ждут? — спросил и как-то внимательно посмотрел.
Мирине показалось, в самую душу проник, всё пытаясь что-то для себя выяснить. А может, просто хотелось так думать, и княжич просто её жалеет. Она хотела было сказать, что готова отправиться в путь прямо сейчас, но промолчала.
Губ Арьяна вдруг коснулась лёгкая улыбка и тут же пропала, больше не стал испытывать, развернулся и направился к двери, унося за собой что-то, что Мирине было просто необходимо, вот только что? Заботу ли? Внимание? А быть может, тепло в глазах, которое Мирине было так нужно? Глаза человека, которого любили. Взор Вортислава был всегда какой-то насмешливо-откровенный, хищный, как у голодного волка. Взгляд Вихсара прожигал и был губительным, каждый раз опрокидывая её в какую-то чёрную пропасть, где не было дна, а были только одиночество, боль и жажда свободы. И, наверное, жажда любви. Когда-то отец говорил, что люди причиняют боль другим только по одной причине — от нехватки любви. Впервые это стало так отчётливо для неё, что даже пронизала дрожь. Мирина поёжилась от воспоминания, будто хан находился где-то рядом, наблюдая из тени. Никогда раньше не чувствовала такого обжигающего холода. Руки сами собой плетьми опустились вдоль стана от растерянности. Нет, Вихсару этого ничего не нужно, он страшный человек, готовый сломить, подчинить и принудить, он ни капли не достоин и толики каких-либо чувств. Не простить того, как обошёлся с ней, как ломал, что теперь собирать себя по кусочкам ещё много лет.
Стихли за дверью шаги. Княжна ждала, что войдёт Евгастья, но чернавка так и не появлялась, видимо, княжич поручил ей что-то. То и хорошо, хотелось побыть одной. Мирина прошла обратно к лавке, опустилась на неё, задумчиво смотря в пол невидящим взором.
Мирина постояла ещё некоторое время, ловя уже истончающийся запах Арьяна. Как же было невыносимо сидеть взаперти и считать мгновения ожидания, растягивающиеся в невообразимую бесконечную линию. Хотелось на волю страшно, безудержно хотелось пройти босой по траве, смоченной обильной росой, омыть ноги прохладой, встретить вздымающееся над мглистыми лугами золотистое солнце, наблюдая за его тягучими мягкими переливами, озаряющими цветущий луг, обволакивающими лицо, грудь и стан, погружающими в спокойную безмятежность. Хотелось видеть, как розовеет всё кругом, приобретая сочные краски, и как растворяется стылая ночь, в глубине сумрачного леса оставляя холод последнего дыхания, слышать взрыв птичьих трелей и дышать древесной свежестью, сладостью цветов, влагой, наполняя грудь до головокружения будоражащим, живительным ароматом, ощутить, как всё утихает, наполняясь глубокой тишиной.