Храпешко
Шрифт:
Пока смех медленно стихал, Храпешко взял свой стеклянный пузырь в руки и поднял над головой. Вытянул руки с пузырем вверх высоко над головой, и все заметили, что пузырь настолько прозрачен и у него настолько тонкие стенки, что он, по сути, невидим. Шакир не смеялся, но нетерпеливо ожидал, когда его объявят победителем.
Но тут.
Но тут Храпешко со всей силой, которая у него была, обеими руками бросил пузырь наземь. Бросил у всех на виду на прекрасный арабский мрамор, твердый, как железо. Про него говорят, что он может выдержать
Все сделали гримасу, означающую ожидание того, что стекло разлетится на тысячи и миллионы крошечных стеклянных осколков.
Но велико, нет, громадно было их удивление, когда все увидели, что пузырь Храпешко не только не разбился, но отскочил несколько раз от пола и покатился к ногам эфенди. Он, подняв в удивлении брови, взял пузырь в руки, поразился тому, что не чувствует в руках никакого веса, внимательно осмотрел, а затем бросил его далеко в зал. Пузырь и на этот раз не разбился, а подпрыгнул несколько раз и остановился в другом углу зала.
Тут лица всех собравшихся расплылись в широкой улыбке.
Эфенди вернулся на место и, улыбаясь, сказал:
— Объявляю, что это соревнование не выявило победителя, вернее сказать, я объявляю победителями обоих мастеров.
Но, тем не менее, к султану поедет Шакир, потому что он знает османский язык, а языки в наши дни очень важны.
В это время Храпешко уже начал думать о доме.
56
— Научи меня делать стекло чешми-бюльбюль, а я научу тебя делать диатрету с красной сеткой из Шварцвальда.
Так сказал Храпешко из Шалу Шакиру из Бейкоза, и тот с радостью согласился.
Потом последовали долгие консультации, когда они гуляли вдоль реки Евфрат, заложа руки за спину, как будто два великих мыслителя, обменивающиеся мнениями о будущем Вселенной.
Они еще раз прошлись среди людей, потому что, по словам Шакира, чтобы сделать чешми-бюльбюль, необходимо понять дух и сущность жизни людей, для которых соловей — это королевская птица. Поскольку Храпешко не мог в одно и то же время находиться на берегу Евфрата и рядом с Монбланом или в Шварцвальде, все, что ему оставалось, — это кратко объяснить секреты изготовления стеклянной сетки с помощью энергии дыхания.
В следующий период они построили недалеко от Бейкоза небольшую печь для плавки стекла и там долгое время учились друг у друга.
А потом вернулись.
По домам.
57
Как только он появился на окраине Скопье, он заметил, что люди избегают его.
Сначала дети.
Они играли на лугу, точно так, как ему приснилось в одном из снов, а когда увидели его, то остановились, переглянулись между собой и тут
Потом от него убежали несколько старушек.
Старушки сидели на деревянной скамейке перед первым домом на въезде в предместье. Грели кости на слабом солнце и ждали, не пройдет ли какой добропорядочный путник, чтобы спросить его, пусть только взглядом, куда он идет и какое дело привело его в эти края. Когда бабушки увидели Храпешко, а их было трое и все одетые в черное, то тут же встали и молча отступили за большие деревянные ворота. За ними послышался только скрип двери и звук запирающегося замка.
Где-то далеко в поле несколько мужчин, голых по пояс, с обожженными плечами, косили траву.
Храпешко заметил, что дети, первыми убежавшие от него, поспешили к мужчинам, которые тут же бросили косить, поставили косы прямо и оперлись на них. Дети показывали пальцем на человека, неспешно въезжавшего в предместье.
Мужчины подняли руки и приставили их к глазам, чтобы солнце не мешало смотреть, а когда они увидели Храпешко, то побросали косы, схватили рубахи и пошли куда-то к красному горизонту, подальше от Храпешко.
Есть такие люди, которые никогда не убегают, привыкнув, что другие бегают от них, а не они от других. Но теперь убегали и они. Не так, чтобы быстро, чтобы не произвести впечатление трусов, но все же их движения нельзя было истолковать иначе как бегство. Они сидели в трактире у дороги и перебирали четки. Что-то обсуждали и казались пристойными людьми. Едва завидя Храпешко, один из них что-то шепнул двум другим, и все трое встали, не говоря ни слова, молчком, сели на лошадей и медленно погнали в противоположном направлении, подальше от Храпешко.
Ушли со своего места.
Сбежали.
Когда он добрался до дома, его никто не встретил.
Дом был на месте. Стоял, добротный и красивый, с разноцветными окнами и высоким крыльцом.
Но никто в него не входил и из него не выходил.
Храпешко был похож на медведя, заблудившегося в лесу. Цветы, всегда такие красивые и пестрые, висевшие под окнами, как в Германии, завяли. Их тела были слишком хрупкими, чтобы выдержать сильное бремя сухой земли.
Он спешится, привязал коня к ближайшей груше, с ветвей которой, пока его не было, облетели все листья.
— Странно, — подумал Храпешко, — до осени еще далеко.
На лестнице валялись разбросанные осколки стекла и разбитые глиняные горшки.
Он обернулся. Никого не было. Просто с грохотом захлопнулось несколько окон.
Невдалеке на холме виднелось кладбище. Неизвестно по какой причине, хотя, конечно, причина имелась, там вдруг начали бить в колокол. Били сильно, будто желая разломать его. На кладбище никого не было, только ветер завывал между каменными крестами и сметал с них пыль. В крошечную церковку вошел священник, потом вышел навстречу маленьким детям, которые все это время бегали от дома к дому, оповещая о прибытии Храпешко.