Храпешко
Шрифт:
— Ух ты, ничего себе, — сказал один из слушателей, — да там все достигает небес…
— …а окна в них украшены разноцветными картинками. Люди там скромные и работящие, и каждый занимается своим делом…
— А соседи у тех людей есть?
— …коровы там толще наших трех и вместо молока дают масло толщиной в мой палец, а лошади у них с наш дом, а на ногах у них мех.
Женщины по вечерам курят табак…
— Срам какой!
— …женщины там кроткие и домовитые, все русые, как русские, у них и волосы и глаза русые (!)…
— А они богатые?
— …богатства
— Ну, наши, как известно, знатные подбиральщики.
Он продолжал рассказывать, что зимы очень долгие и что снега там — конца-края не видать, и тогда люди развлекаются так: привязывают к ногам две толстые доски, одну к левой ноге, а другую к правой, а потом поднимаются на гору повыше и спускаются на досках вниз, удерживаясь иногда с помощью палок, попеременно втыкая их с обеих сторон. Скорость, которой они достигают, спускаясь с гор в долины, — как у доброго коня, который, запыхавшись, скачет по горам в Мариово. И что самое странное: в этом катании участвуют взрослые люди и даже женщины и при этом все смеются. Доходит до того, что в воскресенье утром люди, живущие высоко в горах, едут в церковь, спускаясь по крутым склонам с помощью этих досок. А потом вечером возвращаются в железных санках на таких же досках, которые везут толстозадые лошади, а в санях сидят богатые господа и дамы.
— Мать твою, нам такое и в голову не пришло бы.
— А ремесло выучил?
— Выучил, выучил…
— Какое?
— Выдувальщика…
В тот же миг, люди повставали и с восхищением загомонили об этом великом царстве, потому что им было непонятно, о каком ремесле идет речь. Храпешко и сам не знал точно, как им объяснить, хотя в мыслях еще перед возвращением спрашивал себя, как рассказать своим, чтобы его поняли. Потом его стали расспрашивать, что это за ремесло такое, и он начал подробно объяснять, что он делает кувшины и стаканы. Только из стекла. Стеклянные.
Когда он это сказал, некоторые из слушателей встали и собрались уходить, а другие вытаращили глаза… а ведь мог выучиться на седельщика или ювелира или еще кого-нибудь в этом роде… и не понимали, на что им стеклянные кувшины, когда можно пить и из глиняных.
Потом некоторые стали спрашивать его, пока Гулабия, гордая его рассказами, готовила что-то во дворе, чтобы показать, что она не интересуется мужскими разговорами, собирается ли он заниматься этим своим ремеслом здесь, хотя и сомневались, что оно тут понадобится. Этот вопрос был очень деликатным, так как, кроме своего прямого значения, у него был и другой смысл, связанный с тем, вернется ли он обратно в страну, из которой приехал, или останется здесь навсегда.
Храпешко не ответил, встал и сказал, что его повествование будет продолжено на следующий день, и что теперь он хотел бы остаться наедине со своей хозяйкой.
Перед тем как уйти, все еще раз спросили, как называется то царство, где он был.
— Европа.
— Ух ты!
50
В ту ночь они спали
Через шесть лет ее тело было по-прежнему твердым и тугим от полевой и домашней работы. И он не расплылся, только по всему телу были шрамы и следы от ожогов. Ребенок спал рядом с ними и ничего не чувствовал. Посередине комнаты горел огонь, окрашивая все вокруг в красный цвет.
Их тела свились в позе — лев ест змею.
— Что ты не снимешь очки? — спросила Гулабия, и он сделал это. Тогда она в свете огня, от которого он тайком прятался, увидела, что один глаз у него совершенно белый.
— Несчастный Храпешко! — воскликнула Гулабия и заплакала.
Храпешко начал слепнуть еще в Мюнхене. Так он ей сказал.
На ярмарке. Ярмарке стекла и пищевых продуктов.
Там он понял, что плохо видит одним глазом.
Опытный человек, врач, сказал, что у Храпешко поврежден глаз, и что болезнь называется стеклянное бельмо.
— Бельмо?
— Бельмо.
— И что же теперь?
Есть вроде какие-то капли, которые капают в глаз, и они делают стекло прозрачным, но неизвестно, сможет ли он их найти. Во если и не получится, не беда — он сам себе сделает глаз — стеклянный.
Впрочем, он уже привык и в последнее время работал с одним глазом.
Но то, что у него действовал только один глаз, конечно, отчасти влияло на качество произведенных стеклянных украшений. У некоторых нарушалась симметрия, они теряли цвет, и люди стали меньше их покупать.
После возвращения из Мюнхена он долго скрывал свой недостаток. Притворялся, что все в порядке, особенно перед людьми, от которых зависел. Но, главное, не терял присутствия духа. — Дух нельзя терять, понимаешь. — Отныне он делал только такие вещи, для которых не нужны оба глаза. Да и на что ему глаза. — Фактически Господь дал людям по два глаза, чтобы второй был про запас, на случай, если первый потеряется. Так ведь? И, в конце концов, говорю тебе, если будет надо, я сам себе сделаю второй.
Через некоторое время Храпешко встал, пошел и развязал толстый ремень, которым был перевязан небольшой деревянный ящик, вроде чемодана, и стал доставать разные вещи, пока не добрался до самого низа, а оттуда он достал еще один деревянный чемоданчик размером с арбуз и поставил его на покрывало между ними. Гулабия вытаращила глаза и спросила у Храпешко, что там.
Он медленно открыл чемоданчик и вытащил изнутри кусок красного бархата.
Храпешко велел ей закрыть печку, она встала и прикрыла угли. Затем вернулась на покрывало.
И тут она увидела нечто самое красивое в своей жизни. Из бархата Храпешко вынул прекрасный стеклянный кубок с разноцветными птицами и крестами. И он сиял, как день. В комнате стало светло, можно было увидеть лицо спящего ребенка. Можно было даже увидеть родинки на животе Гулабии.
— Что это?
— Это кубок, в который я сумел поймать свет солнца и золота. Я сделал несколько таких кубков… но этот самый красивый!
Это для тебя.
Свет разбудил ребенка, и он подлез поближе к голым родителям.