Хрен знат
Шрифт:
В школу нагрянула комиссия из краевого отдела народного образования. В нее случайно затесался огромный мужик с широко расставленными глазами. Был это, как оказалось, председатель Крайисполкома Иван Ефимович Рязанов. Он приехал в наш город совсем по другим делам - изучать производственный опыт местных животноводов, а в школу пришел за компанию. Следом за ним потянулось и наше районное руководство. Народу собралось столько, что тесно было даже в учительской. Потом все быстренько разошлись. Остался только Рязанов. Они, вместе с нашим Ильей Григорьевичем, заперлись в директорском кабинете и сидели до темноты.
Об этом нам
Чем это дело закончится, можно только гадать. Но что-то мне говорило: Илью Григорьевича не накажут. А если накажут, то несильно, любя. Я всегда уважал этого человека. За кажущейся его простотой, скрывался недюжинный ум и тончайшее чувство юмора.
Он у нас вел историю. Материал излагал доступно, своими словами. О причинах великой древнегреческой колонизации рассказывал так:
– Земли у них не було, пастбищ у них не було, ничего у них не було.
Как то директор вызвал к доске Витьку Григорьева. Тот, как обычно, надеялся выехать на подсказках. Стоял, округлив глаза, и кивал подбородком в сторону первых парт.
Илья Григорьевич что-то там записал в классном журнале, посмотрел на него из-под толстых очков и грустно сказал:
– Садись. Правильно думаешь.
Такие вот, перемены. На первый взгляд, ничего кардинального. Ну, школа, переполох в городе, связанный с приездом начальства. Я здесь всего-то три дня, но, по-моему, и в стране тоже стало что-то происходить. Достал вон, вчера из почтового ящика свежую прессу, пробежался глазами по первой странице, и что-то меня ударило по глазам. Со второго раза нашел фамилию Горбачев жирным курсивом. Инициалы те же. Блин, он и здесь на виду! Читаю. В длинном списке фамилий делегатов от Ставрополья на партийно-хозяйственной конференции, третьим стоит Горбачев М.С.
– зам. председателя Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР по Ставропольскому краю.
Я, сдуру, помчался искать деда, хотел поделиться с ним этой нечаянной радостью. Да во время спохватился. Как я ему объясню, что это так важно? На политику государства мои старики дышали достаточно ровно. К высшему руководству относились со снисходительностью ровесников.
Как то, в той еще жизни, бабушка ощипывала цыпленка и волей - неволей слушала радио.
"Вчера в Москве, - рассказывал диктор, - состоялась встреча Генерального Секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева с Президентом Финляндии Урхо Калео Кекконеном, прибывшим в нашу страну с официальным визитом. В честь высокого гостя в Кремле был дан обед. Обед прошел в теплой, дружественной обстановке".
Диктор сделал короткую паузу, чтоб перейти к другим новостям, и бабушка тут же ее заполнила.
– Еще б подрались!
– сказала она.
Эх, знал бы Колька, чем обернется его смерть для огромной страны! Ведь одно дело давить крота внутри комитета госбезопасности, и совершенно другое - в недрах Политбюро.
Все будет не так. Лучше, хуже?
– но точно не так.
Внешне наш город ни капли не изменился. Те же саманные хаты, одноэтажные домики, улицы, белые от гусей и китайских уток. Бедность и чистота. Не было ни помоек, ни свалок. Все, что горело, сжигалось в печи. Все, что имело остаточные калории, съедала домашняя живность. Стеклотара сдавалась в приемные пункты. Дырявые ведра, тазики и корыта тоже шли в дело. Раз в месяц по улице проезжал дед на понурой лошадке, запряженной в громыхающую подводу. Мы, пацаны, тащили ему весь этот неликвид, получая в награду глиняные свистульки и сахарных петушков на палочке.
В центре, как встарь, выстраивалась очередь у пункта заправки шариковых авторучек, а около автовокзала шли на ура "песенки на костях" - самопальные пластинки с хитами того времени, записанные умельцами на рентгеновских снимках. В парках и скверах, вечерами звучали гитары. Те же песни, "восьмерочкой",
на семи струнах: "Любка", "Искры в каминах", "Дымит сигарета с ментолом", "Поезд в синем облаке тумана". Про "Битлов" и группу "Кристи" здесь еще даже не слышали. Даже перепев "Yellow river" в исполнении "Поющих гитар" до провинции еще не дошел. Это годика через два, когда я сам возьму в руки гитару, аукнется по всем подворотням:
"В Ливерпуле, в огромном зале,
В длинных пиджаках,
Четыре чувака стоят
С гитарами в руках...
Прическа битла,
Брюки клеш,
И ты уже поешь:
Can't buy me love, no, no, no, no..."
Нет прически "под Битла" еще не носили. У "стиляг" были в моде узкие брюки и "коки" на шевелюрах. Их было мало. Поэтому их били. Не за что-то, а просто так. На всякий случай, чтоб не выделывались. Тут люди на танцы ходят с заплатками на обох полужопиях, а они...
В общем, эти три дня были просто отдохновением для души, погружением в ожившую ностальгию. Просыпаешься утром, а по радио: "Здравствуйте товарищи! Утреннюю гимнастику начинаем с ходьбы на месте". И рояль - бодренько так - трам-тарарам! Что интересно, фамилии те же самые: "Урок провели преподаватель Гордеев, музыкальное сопровождение - пианист Ларионов".
Такой вот, антураж. Честно сказать, мне стало стыдно. Я больше интересовался своим, личным, чем временем, в которое меня занесло. Брал от него, ничего не отдавая взамен. Витька не в счет, Витька друг. Его и похоронили в моем костюме.
И тут эта газета. Прочитав фамилию Горбачев, я впервые серьезно подумал о том, что все в этом мире может быть настоящим... кроме меня. Люди живут, и не собираются умирать, а я в этой реальности единственное слабое звено. Уже через пять дней произойдет рокировка. Вместо меня вернется в свой дом мальчишка, у которого отомрет память о своем вероятном будущем. Только жаль, что не будет он помнить, как победил самого Напрея.
В общем, решил я оставить этому времени что-нибудь от себя. Какой-нибудь эксклюзив, на долгую память. А лучше всего, электрическую виброплиту.
Эта идея пришла не спонтанно. Она зрела давно. Лет десять назад, я уже делал такой агрегат и, в процессе изготовления, не раз вспоминал, как дед, в свое время, "асфальтировал" двор нашего дома. Он рубил топором застывший гудрон, которого возле железной дороги было немеряно (стелился по насыпи жирными языками), отдирал его от земли и свозил на тачке во двор. Потом разжигал костер и грел этот гудрон до жидкого состояния в двух оцинкованных ведрах. Кипящая черная масса ложилась на землю в границах опалубки ровно по горизонту. Дед посыпал ее чистым песком и укатывал сверху обрезком тяжелой железной трубы. И так, ровно три слоя.