Хрен знат

Борисов Александр Анатольевич

Именно в этом месте и случился облом. Калитка затряслась, загремела. Кто-то нетерпеливый стучался в нее ногами. Рубен выронил молоток, пошел открывать. Славка сжал кулаки, двинулся следом за ним. Я тоже подумал, что гость не к добру. Мальчишки так не наглеют. Наверное, это кто-то из взрослых. Скорее всего, отец того пацана, что огреб от меня ногой. Если с сыном что-то не так, есть у него вменяемый повод.

Прятаться я не стал. Ноги не шли. Холодное, липкое чувство разлилось по грудине, отдалось тяжестью в животе. Этого еще не хватало!

Звякнул

засов. Калитка протяжно скрипнула, наткнулась на чью-то ногу, тут же отыграла назад. Рубен по запарке, кого-то едва не пришиб. После второй попытки, в проеме нарисовался Женька Таскаев. Он восседал верхом на турчке и громко высказывал свое возмущение. Осторожней, мол, надо! За малым, крыло не помял. Увидев Босяру, поблек, перешел на нормальный язык.

– Проблемы опять с движком. Завелся нормально. Километра четыре проехал и скис.

– Починим, - сказал Рубен, - заводи.

– Да я не один, - замялся очкарик.

– Заходи не один.

– Не жохай, Женька, ешь опилки, ведь я директор лесопилки, - приободрил его Славка.
– Бить никого не будем.

А у меня на душе стало легко-легко! Стянул я с веревки свою высохшую рубашку и пошел в комнату тети Шуры, за штанами.

Вот, - думаю, - удача! И с пацаном все обошлось, и повод сыскался, чтобы домой уйти. Рубену будет не до гостей. Ремонт Женькиного турчка это уже не игра в гараж.

Только успел переодеться, выхожу на крыльцо, гляжу, а они поднимаются мне навстречу: Славка Босых, Кум, этот очкарик и... кто бы вы думали?
– бабка Филониха!

Увидела меня, отшатнулась, стала копытами тормозить. Ну, типа того, что в гости идти передумала. Женька тоже заегозил, отводит глаза. Это ж он, падла, чужую бабу на новом турчке выгуливал! Как будто бы я для него из говна делал конфетку. Вот и помогай после этого людям! По этой причине, так мне хреново стало, аж сердце зашлось. Вот, блин, никогда б не подумал, что это меня так заденет! И ведь в бубен не дашь подлецу, не та ситуация.

Босяра-то сразу понял, где собака порылась, а кум как будто забыл, с кем я за одной партой сижу. Идет себе, распитюкивает:

– Как же он у тебя без бензина поедет?

А Женьку и жаба душит, и слово боится сказать. Не дурачок, понимает что кум у него половину бака прогарцевал, а попробуй, возбухни! Если я в присутствии Вальки начну его парафинить, или словесно казнить, никто, кроме Рубена за него не заступится.

Короче, у новых гостей ситуация патовая. Уйти?
– а как ты уйдешь, если тебя пригласили к столу? Да и турчок в сарае стоит, еще не заправленый. Не тащить же его на руках хрен знает куда?

Прошкандыбыли мимо меня. Молчат. Будто по яблоку только что проглотили.

Ах, вы ж, - думаю, - суки! Хренушки я уйду! Вот сяду за стол, и буду мозолить глаза. Устрою вам праздничек! А сердчишко у меня ноет! Как зуб, когда ты сидишь в очереди к стоматологу. Вроде бы моченьки нет, а вскрикнет кто-либо за дверью, - типа того, что и не болел никогда. Через пару минут опять!

Короче,

сидим, хаваем. Славка уничтожает пирог. Очкарик с Филонихой давятся ассирийскими голубцами. Рубен на подхвате, кому чего подложить. А я ничего не ем, смакую стакан "Крем-соды". Интересный получился напиток у нашего пищепрома: пустую бутылку нюхнёшь, отдает заварным кремом, а пьешь - никакого привкуса.

Босяра в таких ситуациях как рыба в воде. Нравится ему, когда в воздухе пахнет конфликтом. Между двумя глотками, шуточки отпускает и сам же звенит своим колокольчиком. Только кум все недоумевает: что же такое случилось с гостями? Почему это все молчат? Он, по сути, мужик хлебосольный, но тугодум.

– Сейчас, - говорит, - я кое-чего принесу.

Вернулся с гитарой. Смотался, наверное, к дяхану Пашке, упал на четыре кости. Понимающий музыкант инструмент на вынос не выдает, пока не поддаст, а тут именины у пацана. Ну и... наверно, уже.

Гитара у дяхана здоровущая, ростом с меня. Коробка вообще мечта: глубокая, гулкая.

– Ну, - проанонсировал Славка, - чувствую, что Рубен нас чем-нибудь удивит!

И правда, кум изменил свой вчерашний репертуар. Начал его со "Смерти клопа". Для тех кто не в курсе, коротко поясню: на самых высоких нотах несколько "пи" (с паузами, строго по восходящей), на верхней струне громкое "бум!" - и тоненькое вибрато, опять же, внизу.

"Курочка" получилась мелодичней и громче, несмотря даже на то, что Рубен тарахтел семерочными аккордами на шестиструнной гитаре. Она была хоть как-то настроена на басах.

Как кому, а Славке понравилось. Он был фанатом уличного инструментала, слышал и более лучшие образцы, но кума моего поддержал. Ибо в сегодняшнем исполнении было важно не "как", а "кто".

Про остальных не скажу. Очкарик сидел, уткнувшись в свою тарелку, а Валька всего разок вежливо улыбнулась. И то, на словах "но через год снесла она яичко". В моем понимании, этот пассаж мог относиться как к исполнителю, так и автору слов - дремучему дубу в орнитологии.

Получив свою долю аплодисментов, Рубен положил гитару на диван, рядом со мной. Я и про Вальку забыл: как давно мои пальцы не бегали по ладам такого шикарного инструмента! Струны легкие, голосистые. Нет в оплетке ни грязи, ни ржавчины. Наверное, дяхан Пашка недавно варил их в уксусе. Старый комплект, а строит и неплохо еще звучит...

В общем, забыл я все свои табу и шифровки. Не выдержал. Сам не помню, как и когда гитара оказалась в моих руках. Проверил настройку - ни одна струна не ушла. Попробовал взять ля минор - фигушки! Пальцы все помнят, а будто бы не мои. Я думал, будут летать, а они спотыкаются. Указательный левой еще не растянут, куда с ним держать барэ?

Кое-как, с пятого на десятое, изобразил перебором песню про журавлей, Марка Бернеса и плюнул на это дело. Взял инструмент за гриф, сую его на диван, коробкой вперед, а Босяра отыгрывает назад: играй, мол, еще. Я, главное, туда - он назад.