Христианские древности: Введение в сравнительное изучение

Беляев Леонид Андреевич

³¹ Революция, оккупация, гражданская война довершили дело: огромный, почти неизданный материал, накопленный в ходе раскопок, исчез. В архиве ИАК остались лишь немногие «беловые» чертежи и депаспортизированные негативы (публиковались только краткие отчеты, работы же 1909-10 гг. долго были известны вообще лишь по заметкам в прессе: Каргер, 1958, 54–56). К счастью, недавно в Киеве обнаружены дневники Милеева, содержащие его чертежи, зарисовки и комментарии, а также письмо ИАК к отцу С. П. Вельмина с просьбой передать оставшиеся после работ материалы искусствоведу-украинисту Константину Витальевичу Шероцкому (который, собственно, и возбудил интерес к ним ИАК). Дата этого письма — 3 октября 1917 г. —

говорит сама за себя (Грибанова, 1996).

³² А. А. Спицын, как лучший эксперт, крайне высоко оценил работы: «Наиболее строгие раскопки… проводятся в настоящее время кругом Десятинной церкви. Каждая из траншей разрабатывается отдельно, с составлением точных чертежей всех четырех стенок кессона и всех горизонтальных разрезов. Отдельные слои заносятся на чертеж с точностью архитектурных памятников и снимаются один за другим, с немедленной упаковкой всех вещей» (Спицын, 1910, 78). Покрышкин вторит ему: «Работы его в Киеве и чертежи к ним могут считаться одними из лучших по красоте и точности из известных в науке… Его раскопки были именно таковы, что им нельзя бросить обычного упрека в безрассудном уничтожении памятников древности и всего их окружающего. В многочисленных черновых тетрадях, в чистовых чертежах и в его удивительно красивых фотографических снимках сохранена полная картина всего того, что неизбежно уничтожается, но имеет значение при научном истолковании открытых остатков древности… Методы Д. В. Милеева стали нарицательными…» «Милеевские раскопки могут стать идеалом архитектурных раскопок в России» (Покрышкин, 1915а, 2). В этих отзывах нет преувеличения.

³³ Романов, вслед за Покрышкиным, уделял много внимания методам археологического исследования и оставил специальную записку на этот счет, где писал: «При означенных работах культурный слой должен быть тщательно изучен и подробно демонстрирован обмерами и фотографиями, а все интересные фрагменты доставлены для изучения… с приложением дневника раскопок», — правда, археологию он понимал как служебную дисциплину: для выяснения древних отметок почвы, строения цоколей, полов, фундаментов и для очистки засыпанных частей здания (Романов, б.г., л. З).

³⁴ Вопреки запрету ИАК был открыт Борисоглебский храм на Смядыни в Смоленске, причем «раскопки» вели сестры местной монашеской общины во главе со священником (1906-07). Храм обследовал и тем спас от утраты лишь специально выехавший на место Милеев (от фиксации опять ничего не сохранилось, кроме прекрасных фото). Его усилия повлияли на местных археологов Секретарь Смоленской ученой архивной комиссии И. Н. Орловский издал в своей монографии описание раскопок и план сооружения, а затем комиссия организовала научные раскопки «малого храма» на Смядыни (ц. Василия) под контролем МАО, сотрудницей которого и были изданы материалы (Клетнова, 1912).

³⁵ Случайные вскрытия в Киеве, конечно, продолжались (их подробный перечень: Самойловський, б.г.). Небольшие работы вели и в Центральной России — в Боголюбове впервые открыли стены замка, а в Старой Рязани В. А. Городцов раскопал придел в храме, найденном еще Д. Тихомировым (Воронин, 1961-62,1, 205; Монгайт, 1955, 78–79).

³⁶ Им были предприняты в 1928 г. первые серьезные обследования Бельчиц-кого монастыря в Полоцке, церкви в Гродно и других памятников. Позже он примет участие в исследованиях Софийского собора и памятников Спасо-Евфимиевского монастыря в Полоцке (интересно, что его мнение о поздней датировке западных апсид Софийского собора окажется верным — хотя руководитель работ Е. А. Ащепков был уверен в их изначальности).

³⁷ Постепенно включаются и совершенствуют методы работ местные организации. В 1940 г., например, Новгородский музей организовал удачные, хотя и не завершенные

раскопки церкви Бориса и Глеба в Детинце. Стремление открыть как можно больше идет в это время иногда даже в ущерб качеству (работы ИИМК Украинской Академии наук на храмах в Вышгороде, Михайловском Златоверхом монастыре, церкви Георгия).

³⁸ Например, основная часть знаменитого труда Н. Н. Воронина была сделана к 1941 г. и защищена как диссертация («Владимиро-Суздальское зодчество XI–XIII вв.» Докт. дисс. // Архив ИА. Разд.2. № 359, 1941 г.), но полная публикация состоялась только после войны, через два десятилетия (Воронин, 1961—62).

³⁹ Отдельные неудачные исследования храмов (И. Д. Белогорцева в Смоленске, Е. А. Ащепкова в Полоцке, Е. Д. Корж на Золотых воротах Киева, В. Р. Тарасенко в Минске) были подвергнуты справедливой критике и не очень сказались на общем высоком уровне исследований. Неполны были публикации А. А. Ратичем раскопок ансамбля в Звенигороде на Белке и некоторые другие (Монгайт, 1953; Воронин, 1951; Алексеев, 1966, 203–206).

⁴⁰ В методическом сборнике «Практика реставрационных работ» (1958) прекрасный историк церковной архитектуры П. Н. Максимов рекомендует тщательнейшую фиксацию деталей (цоколей, фундаментов и пр.) — но ни слова не говорит об убираемом при раскопках слое; А. Д. Варганов ограничивается указанием на необходимость раскопок, и т. п.

⁴¹ В 1938 г. экспедиция А. В. Арциховского, работая вблизи Николо-Дворищенского собора и церкви Пятницы в Новгороде, дала образец составления хронологической шкалы участка между храмами на основе датированных строительных прослоек, вещей и стратиграфии. Б. А. Рыбаков при работах на руинах Благовещенской церкви в Чернигове сумел продемонстрировать перспективы всесторонней культурно-исторической и политической интерпретации в церковном строительстве. Позже, повторив за В. А. Богусевичем раскопки храма в Путивле, ему удастся сузить стратиграфическую дату до одного десятилетия, а при раскопках храма в Белгородке — применить метод последовательной очистки здания и получить полный контур стен при сохранении нескольких стратиграфических разрезов (при этом был открыт и лежавший ниже деревянный храм). Образцом работ на особенно плохо сохранившихся, испорченных многими перекопами памятниках можно считать и раскопки 1950-х гг. Д. А. Авдусина в Смоленске (Авдусин, 1957; Он же, 1962).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ставя точку, чувствую, что прощаться с книгой еще не пора. Уже в предисловии говорилось о том, как много интересных эпизодов и острых проблем осталось за ее пределами. Причиной тому не только крайняя ограниченность времени, предоставленного для составления пособия, но и недостаточная разработанность материала; целый ряд тем пока сравнительно мало затронут специальным изучением: нет, например, исследования по взаимоотношениям между церковной и светской наукой в России XIX в.; отсутствуют единые сводки для поздней археологии центральноевропейских и части западноевропейских стран.

С некоторыми темами, особенно в области отечественной археологии, заинтересованный читатель может знакомиться сам, поскольку недавно появившиеся публикации это позволяют. Укажем на удачный опыт применения комплексных методов археологии и ландшафтоведения для восстановления церковной топографии русского средневековья (работы Н. А. Макарова, С. З. Чернова и др.); на первые конкретно-исторические исследования по истории символики русской церковной архитектуры (Бусева-Давыдова, 1989) и литургически значимых элементов храмового интерьера (Чукова, 1991; Она же, 1995). Интереснейшие споры, ведущиеся в науке по вопросу об отражении процесса распространения христианства в древностях Руси, можно проследить по обзорам В. Я. Петрухина, А. В. Чернецова и др. (Петрухин, 1995; Чернецов, 1997).