Христианский квартал
Шрифт:
– Но что? То обстоятельство, что нас свели мамаши, на самом деле не облегчает, а только осложняет...
– Ты ей уже говорил о своих чувствах?
– Нет. Да как можно? Ты же видел её. Я даже не знаю, как и подступиться. Может, пригласить её полетать на воздушном шаре и когда мы воспарим к облакам, сделать предложение на латыни? А ты бы внизу выпустил на волю сотню белых голубей... И ещё музыка такая, средневековая...
– И знак пронзённого сердца, выложенный на земле из сотни трупов убитых в её честь сарацин.
Моя похвала весьма воодушевила Петьку.
– Значит, завтра так и сделаем! Я знаю, где достать голубей. Позвоню ей, приглашу...
– Нет, не выйдет. Ты же болен гриппом. Тебе нельзя выходить на улицу. При ней.
– Блин! Проклятый грипп. Вот ведь угораздило выдумать такую...
– Ругательствами делу не поможешь. Насколько я понял, мы можем, пожаловавшись на ухудшение самочувствия или что-нибудь такое, позвать её на помощь ещё раз. Следовательно, в своих планах лучше ограничиваться твоей квартирой.
– Да что здесь можно сделать?
– он горестно всплеснул руками.
– Пораскинь мозгами. С воздушным шаром и латынью у тебя неплохо получилось.
– Может быть, мне написать рассказ, где в качестве героев вывести нас, только слегка замаскировав...
– Названиями из медицинского справочника?
– Возможно. И там уже оттянуться вовсю. В смысле, рассказать, что я к ней чувствую.
Вспомнив прошлые творения брата, я поневоле засомневался, такой ли уж это хороший план.
– Ты уверен, что справишься? Рассказ ведь должен быть действительно... качественный.
– Ещё бы! Лучший! Уж я постараюсь. Ради неё я готов пойти даже на правку и вычитку текста. В столь исключительных случаях, пожалуй, это действительно стоит делать. Да, Вадик, чем больше я думаю о нашем плане, тем больше он мне нравится. Бумага, как говорится, не краснеет. А в живом разговоре я бы непременно покраснел и начал нести какую-нибудь чушь. Даже на воздушном шаре. Короче, сделаем так. Я сейчас иду писать любовный рассказ, а потом позвоню ей и попрошу о помощи - ты же пока придумай предлог. Завтра, когда она придёт, отведёшь её в комнату и заговоришь чем-нибудь, а я тем временем суну распечатку рассказа ей в сумочку. На обратном пути она его обнаружит и... там уж всё решится.
Я пытался отговорить Петьку от этого плана, но не преуспел. Пришлось помогать.
* * *
На следующий день, когда Марина снова одарила нас своим присутствием, а также новой порцией лекарств и коробкой кексов, я, выдавив из своих лёгких нечто сухое и грудное, молвил:
– Пётр поведал мне, что вы отлично разбираетесь в растениях. Я не сильно вас обременю, если попрошу о консультации? Мне кажется, мой кактус погибает. Он очень дорог для меня, это память о бабушке. Я очень извиняюсь, что осмелился потревожить столь ничтожной
– Конечно, давайте посмотрим. Он у вас здесь?
– В большой комнате. Позвольте...
Выходя из кухни, я обернулся и выразительно посмотрел на брата. Выглядел он неважно. Волновался. Да вдобавок и не спал всю ночь. Всё это обеспечивало ему неподдельно больной вид.
Мы с Мариной прошли в большую комнату. За окном шёл густой снег, большими хлопьями - самое то, чтобы играть в снежки и лепить снеговиков. Кактус стоял на подоконнике, в самом дальнем углу от двери, за которой была прихожая, в которой высилась табуретка, на которой лежала сумочка.
– Выглядит совершенно здоровым, - сказала моя потенциальная невестка, рассматривая зелёный шарик с иголками.
– Спасибо! У меня прямо от сердца отлегло. А то мне казалось, что ему совсем плохо. Вот-вот помрёт. Теперь я понимаю, что это ложная тревога. Обознался. Наверное, под воздействием бронхита. Кстати, видите вон ту картину?
– Да. Кажется, рисовал ребёнок.
– Мой брат. В три года, - рисунок мы общими силами сваяли вчера.
– Вскоре после этого он понял, что изобразительное творчество - не его стезя, и решил всецело сосредоточиться на внутреннем росте.
– В самом деле?
– Да. Благодаря этой кропотливой работе над собою Пётр теперь представляет целое соцветие достоинств, которые, возможно, не сразу бросаются в глаза. Он самоотвержен, бескорыстен, и... вы заметили, как ловко он вплетает в свою речь архаизмы? Язык его изобилует метафорами и свободен от лишних местоимений...
Марина улыбнулась и я поймал себя на мысли, что мама могла бы позаботиться о своём старшем сыне пораньше, чем о младшем.
– Очень трогательно, что вы так относитесь к брату, - сказала красавица.
– Ну да, ведь он...
– под марининым взглядом мысли начали путаться у меня в голове.
– Он ведь писатель.
– Правда? И хорошо пишет?
– Ну так...
– дипломатично заметил я.
– Фантастика, знаете ли. Я в ней не слишком разбираюсь.
– Надо же, а я как раз люблю фантастику. Не помню, правда, встречалась ли мне на книжных полках фамилия Петра, сейчас так много книг издают, что...
– Он пишет под псевдонимом. И публикуется пока, по большей части, в интернете. Там он известен как Хорн Витопрядов.
– Хорн? Ну надо же!
Тут она разразилась тирадой, из которой я понял, что они, оказывается, заочно знакомы уже два года, Марина в этой среде носит ник "Доброцвет", и однажды на конкурсе, когда все поносили её первый рассказ, только Хорн вступился за неё, противостав полчищам сетевых хамов.
– ...невероятное совпадение!
– заключила она.
– Это судьба, - вставил я.
– Надо рассказать Хорну, - и Марина стремительно пошла, почти побежала на кухню. Я поспешил следом.